Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

священный порядок и обладает святой красотой, – сказал Шону Винченцо Джулиани в тот день, когда прикомандировал его к миссии, готовящейся к отправлению на Ракхат. – А люди обыкновенно клали с прибором на подобные предметы… не так ли, отец Фейн?

Не было никакого смысла пытаться опровергнуть подобную посылку.

Шону Фейну было всего девять лет, когда он получил первый, навсегда впечатавшийся в его память урок человеческого безрассудства. Движение, сделавшее его сиротой, зародилось на Филиппинах в 2024 году, в котором он появился на свет, однако к тому времени, когда оно расцвело пышным цветом в 2033-м, Шон уже достаточно повзрослел для того, чтобы оказаться замешанным в его дела. Казалось, что Белфаст наконец-то не впадет хотя бы в это безумие; сконцентрировавший свое полное яда внимание на микроскопических различиях между собственными гражданами протестантского и католического вероисповеданий, город как бы не замечал редких евреев, иногда там и сям пробиравшихся по кирпичным лабиринтам. Бытовали великие ожидания Второго Пришествия Христа, коим должно было закончиться второе тысячелетие после Его Распятия. И когда оказалось, что Иисус не собирается следовать намеченному миллениаристами расписанию, пошел слушок, что виноваты в этом евреи, не верующие в него.

– Не беспокойся, – сказал ему отец в ночь перед взрывом его бомбы. – К нам это не имеет никакого отношения.

В Белфасте никого не удивишь утратой, но Маура Фейн приняла свое вдовство с философским спокойствием. Шон однажды спросил ее о том, почему она не приняла иудаизм, выходя замуж.

– Великая притягательная сила Христа заключается в том, Шон, что Бог готов идти вместе с невежественными созданиями, от которых Он не собирается отрекаться, – сказала ему мать. – В этом есть своего рода величественное безумие – великолепный и вечный жест спасения от неумирающего, тупоголового людского безумия! Мне нравится эта божественная черта.

Шон не унаследовал от матери ее духовную бодрость, но тем не менее разделял ее ворчливое одобрение божественного безрассудства. He обращая внимания на личные последствия, он следовал за знаменем Господа Иисуса и принимал, что теперь оно вело его на другую планету, на которой красоту творения портили уже не одна, а две разумные расы.

«Ты наделил нас свободной волей, – думал он, созерцая Распятие, – и смотри, куда она ведет Тебя! Или Тебе физика надоела, а? Или растения слишком предсказуемы? Или в том, что крупная рыба ест мелюзгу, не ощущается подлинной драмы, а? Вообще о чем Ты думал на Земле! Или на Ракхате, если на то пошло…»

Шон родился в мире, допускавшем существование других видов разумных существ. Ему было четырнадцать лет, когда с Ракхата начали приходить отчеты первой миссии; и семнадцать, когда они загадочным образом прекратились. Двадцать два, когда он услышал о скандале и трагедии, связанных с именем Эмилио Сандоса. Он ничему не удивлялся, просто пожимал плечами. Насколько это касалось его, Шона Фейна, люди и род их находятся на попечении Бога, и Всемогущий среди них желанный гость.

Шон Фейн, священник и химик, редко находил причину одобрить результаты сомнительного решения, принятого Богом, наделившим разумом свои создания, обитающие на обеих планетах, однако он не мог не восхититься механизмом, вращающим карусель жизни. «Железо и марганец, вымытые дождями из камня, замешенные вместе с кальцием и магнием в древних молочных морях. Шустрые мелкие молекулы – азота, кислорода, воды, аргона, двуокиси углерода, – пляшущие в атмосфере, вращающиеся, соприкасающиеся, отскакивающие друг от друга… слабая гравитация, собирающая из них тонкую дымку вокруг всей планеты, – писал псалмопевец химии Билл Грин[58], – словно какой-то невидимый пастух, собирающий воедино свое незримое стадо… Цианобактерии – умные малышки, научившиеся разрывать двойные связи в молекуле двуокиси углерода; использующие углерод и некоторые другие океанические куски и осколки для создания пептидов, полипептидов, полисахаридов, освобождающие кислород в качестве отхода».

Тезис Бытия для Шона звучал буквально: «Да будет солнечный свет, чтобы запитать энергией всю систему, и биосфера оживет». Грин называл эту химию Господней, с ее плавающими, плящущими, вступающими в любые связи ионами, ее путаным, пышным подлеском из растительных лигнинов и целлюлозы, бактериальными матами, и порфиринами, и геликоидами протеинов, скручивающимися и раскручивающимися.

«Ступите сами в море материи, – советовал французский иезуит Тейяр де Шарден, – окунитесь в его огненные воды, ибо в нем источник вашей жизни».

Шон Фейн мог представить себе подобное великолепие, такой образ Божественного Разума он мог почитать всем умом и сердцем.

– Люди, о которых вы скорбите более прочих, всего лишь дурни, надеющиеся на справедливость и разум, причем не только в грядущем мире, – сказал ему отец-генерал. – Однако Бог встроил в нас способность ценить милосердие и правый суд, и природа человеческая хочет обрести их здесь и сейчас. Быть может, это глупо с нашей стороны, но тем не менее мы надеемся. Этот полет кое-чему вас научит, Шон. Сочувствию к дуракам? Или, быть может, даже уважению? Выучите этот урок, Шон, и объясните другим.

– Эта Ингви, она главная богиня, так? – спросил Шон у Сандоса, пока остальные убирали в кают-компании после мирного завтрака.

Зажужжав сервомоторами ортеза, Эмилио поставил свою кофейную чашку на стол. Один из электроупругих активаторов отказал после катастрофы, однако Сандос научился обходиться без него.

– Не думаю. Мне скорее казалось, что она представляет собой персонификацию предвидения или пророчества, смотря по контексту. Супаари верующим не был, однако частенько поминал ее. – Интересно было следить за тем, как овладевал им наркотик. Он ощущал себя подобием творения ИИ, способным по запросу делиться информацией, а иногда даже решать задачи. Однако, с другой стороны, как будто бы утратил способность узнавать что-то новое, то есть желание учиться, рассудил он.

– Есть и другие, – сообщил он Шону. – Мудрость, или, возможно, Хитрость, также воспринимается в женском обличье. Точно перевести я не сумел. Однажды он помянул богиню Хаоса. Она числилась среди разных Бед.

– Женские божества, – нахмурился Шон. – Правда, странно? В обществе, в котором доминируют самцы?

– Возможно, нынешняя культура основана на более древней системе верований. Религии обыкновенно консервативны.

– Верно. Верно, с нашей точки зрения. – Шон отвернулся в сторону, помолчал. И спросил: – А вас никогда не удивляло, что ортодоксальные евреи считают родство по женской линии? Правда, странно? Весь Ветхий Завет полон этих «родил». Двенадцать племен от двенадцати сыновей Иакова. Но у Иакова была и дочь. Помните? Дина. Которую изнасиловали. – Сандос никак не отреагировал на это слово. – И тем не менее нет никакого колена Динина. Происхождение по отцу просматривается по всей Торе! Религия консервативна, как вы сами сказали. Так почему же? Когда было постановлено, что евреем является сын еврейки?

– Я всегда от души ненавидел сократический метод, – начал