Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

произнося каждое слово. И подняла его ткань – голубой шелковый квадрат, укрывавший его от головы до живота. Молитвенное покрывало – так называла его с иронией и разочарованием София. – Будем слушать музыку, – повторила Хэ’энала, потянув его за лодыжку ногой.

Исаак отдернулся и пробормотал:

– Теперь этому придется начать с начала. – Хэ’энала подняла подбородок в знак согласия и села ждать. Исаак терпеть не мог, когда мысль его прерывали, и вынужден был начать ее теперь с самого начала. Если его прерывали, когда он говорил, он снова повторял все, слово за словом, пока не высказывал свою мысль до конца. И потому, наверное, говорил так мало, думала она. Находясь в обществе руна, он просто не получал возможности изложить свою мысль, даже просто что-то сказать удовлетворяющим его образом. Эти люди даже на пороге фиерно не могли помолчать столько, сколько было ему необходимо.

Закончив с мыслью, Исаак встал прямее: давая этим знать, что готов идти. Хэ’энала перекатилась на ноги и направилась к краю прогалины, на которой располагалась деревня. Исаак следовал за ней по касательной, подняв и наклонив немыслимым образом свою голову и полагаясь на периферийное зрение, так чтобы не видеть, как движутся ее ноги.

Люди опять говорили. …адио контроль над… плати, Хатна! Не делай… более двухсот бахли!.. новые ветровые ширмы для… хорошо сочетается с к’та… гроза приближается…

Разговор отступил, чтобы смениться беспорядочным шумом леса: кваканьем, жужжаньем, капелью. Арпеджио визга и писка, пыхтения, шелеста. Почти так же плохо, как в деревне. Впрочем, в лесу не было слышно этой загадочной смеси слов и интонации, никаких полуосознанных смыслов, затуманенных следующими словами.

Импасто[59], думал Исаак. Нечто худшее красного цвета. Деревня – импасто словесное. Лес – импасто звуковое. Нет нигде ясности!

Слово это – импасто – он обнаружил в одном из файлов Марка Робишо. Заглянув в словарь, он увидел ничем не прикрытую пятерню, накладывающую мазки густой краски друг на друга, так чтобы они почти полностью скрывали предыдущие под собой. Уже долгое время ясность была любимым его словом, но и новое – импасто – очень понравилось ему. Он оценил точность смысла – то, как аккуратно оно удовлетворяло его желание дать ярлык восприятию. Когда он получал возможность сосредоточиться на одном слове, ему мог открыться смысл предметов, слово становилось для него подобием громкой ноты, возвысившейся над хором, принося ему радость. Однако в деревне ясности не существовало, и было трудно удалиться в предмете размышлений на достаточное расстояние от нее…

Хэ’энала остановилась и села рядом с его прямоугольным укрытием. Исаак тоже остановился и передумал свою мысль относительно импасто от самого начала до конца. А затем, не глядя в глаза, передал Хэ’энале свой планшет и сказал:

– Будь осторожна с ним.

Эти слова он говорил ей каждый раз, потому что и София снова и снова повторяла их после того, как впервые доверила ему компьютер. Поначалу он даже думал, что Будьосторожнасним – это имя этой машины. Как он в конечном счете узнал, на всем свете имелось крайне мало таких планшетов, и хотя люди уже научились изготовлять машины, которые легкомысленно именовали словом «компьютер», хотя таковые явным образом отличались от его планшета, и даже в руки взять их было невозможно; так что он оставался драгоценным не только для Исаака. Дождавшись ответа Хэ’эналы, сказавшей: «Эта будет осторожна», он улыбнулся и обратил свое лицо к солнцам. Она говорила так каждый раз. Хэ’энала знала, что такое ясность.

– Правило таково: никаких руна, – громко проговорил он.

– Кроме Имантата, – послушно повторила Хэ’энала. Имя Имантат носил относительно немногословный рунаo, следивший за состоянием дождевой крыши убежища. Хэ’энала постаралась держаться в сторонке, так чтобы Исаак ее не видел, а сам он занялся уборкой, удаляя весь сор, нанесенный ветром, упавший с деревьев или выросший с той поры, когда он в последний раз посещал свою маленькую крепость. На уборку потребовалось какое-то время. Когда она была должным образом завершена, когда кривое было выпрямлено, а мусор убран, он протянул руку, и в ней без лишних слов оказался планшет.

Теперь он стал весить меньше. Прежде, чтобы удержать его, худенькому шестилетке требовались все его силы. Теперь Исаак легко управлялся с ним одной рукой. Эта потеря веса лукавым образом напоминала о том, что Исаак не проглядел причину; он всегда тщательно осматривал планшет, фиксируя всякую перемену. Удовлетворенный, он опустил компьютер на плоский камень, принесенный им из реки, чтобы не пачкать планшет. Дождь опасности не представлял, однако мать велела ему всегда содержать планшет в чистоте.

Особой палочкой, сохраняемой ради этой цели, он измерил расстояние от каждой стороны планшета до стен укрытия, так чтобы он располагался в самом геометрическом центре, после чего снова протянул руку, и в ней появилась синяя ткань. Накинув платок на голову, он сел у западной стены своей хижины и прикрыл платком также и планшет. Забыв о косых лучах трехцветного света, просачивавшихся сквозь шевелящийся под ветерком плетеный полог, он начал расслабляться. А затем: прикосновение большого пальца к утопленной кнопке, мягкий щелчок механизма, чарующая дуга от острого до тупого угла, открывающая перед ним клавиатуру. Одновременное включение питания, прояснение экрана, знакомые плотные ряды клавиш.

– Сипаж, Исаак, – проговорила Хэ’энала. – Что будем слушать?

Она знала, сколько нужно выждать, чтобы задать этот вопрос, она всегда спрашивала его именно так, как надо, и он всегда выбирал один и тот же отрывок: голос Супаари, вступающего в вечерний кант. Его Исаак всегда выслушивал молча. А затем тот же кант, но в гармонии.

Затем уже в его собственной гармонии и с Хэ’эналой, дублирующей партию Супаари. Та же схема повторялась и со Ш’ма, в исполнении Софии, и третий раз с Хэ’эналой, дублирующей Софию.

После этого он мог двигаться дальше, выбирая из огромного собрания «Магеллана» песни, симфонии, кантаты и канты; квартеты и трио, концерты и рондо; гаэльские жиги и венские вальсы; пышные четырехчастные гармонии а капелла бруклинского ду-вопа[60] и визгливые диссонансы китайской оперы; модальные и ритмические переходы арабских такасим[61]. Музыка входила в сердце Исаака непосредственно и без малейших усилий. Она скользила в его душу, как листок, опускающийся на спокойные чистые воды, прежде чем неспешно исчезнуть под их сверкающей поверхностью. Отринув шум и смятение деревни и леса, разум Исаака обретал порядок и точность клавиатуры. Он мог снова заняться изучением огромной онлайн-библиотеки «Магеллана», упорно, без всяких эмоций концентрируясь на любой из тем, присутствующих в каталоге корабля по предмету, вызвавшему его интерес.

– Ясность, – вздохнул он и приступил