Аромат изгнания - Ондин Хайят

– Спасибо, но я не могу бросить всех, для кого пишу каждый день, – ответила я.

– Да что вы, это же ничтожные людишки! Здесь у вас будет обстановка и жалованье, которых вы заслуживаете!

– Ничтожные людишки? Боже мой, сударыня, эмоции на самом деле очень мало нужно для расцвета, но ей все-таки необходимо сердце. У вас-то оно есть?

Она уставилась на меня, ошеломленная непривычным для нее вопросом, и ничего не ответила. Я шагнула к ней и накрыла ее руку своей.

– Не стесняйтесь, приходите к моему столу, сударыня. Я напишу что-нибудь для вас.

Я покинула дом. Она так и сидела неподвижно, утопая в своей роскоши, и ее бедное сердце стучало в пустоте.

Однажды в мою дверь позвонила Рим Ханун. Я почти не виделась с ней после смерти Соломона и была рада встрече.

– У меня для тебя сюрприз, Луиза.

– Сюрприз?

Она протянула мне журнал «Базмавеп».

– Посмотри на седьмой странице.

Я лихорадочно листала страницы и вдруг увидела стихи, которые написала на смерть Соломона.

– Но как?..

– Он непременно хотел, чтобы я послала одно из твоих стихотворений в этот журнал. Он говорил, ты страдаешь оттого, что потеряла корни. Вот я и послала это.

Итак, спустя годы мое стихотворение вновь оказалось в журнале «Базмавеп»! Острое, как в детстве, волнение захлестнуло меня, и поток воспоминаний всплыл из моих глубин: «Смотрите, смотрите!.. – Твои слова теперь обойдут всю Землю…»

Соломон вернул мне целый пласт моей памяти, напомнив, что я армянка и должна этим гордиться. Я сохранила журнал и повсюду носила его с собой. Он привязал меня к моим корням.

Видишь, дедушка, хоть часть памяти и стерлась, но я не забыла, кто я.

Однажды утром ко мне пришла женщина, для которой я уже написала несколько писем. Я едва узнала ее с вылезшими на лоб глазами. Она вцепилась в меня.

– Идемте, умоляю вас, идемте… Моя племянница… На нее напал мужчина…

В ее мольбе звучало такое отчаяние, что я извинилась перед теми, кто ждал меня. Она потащила меня за собой по улицам Бейрута, опаленным солнцем, несмотря на утренний час. Во рту пересохло, и мне вдруг вспомнился другой переход, много лет назад. Я чуть не пошла на попятный. Наконец мы пришли к красивому зданию, оранжевый фасад которого был залит солнцем. Я поднялась за ней на третий этаж и вошла в большую квартиру, погруженную в сумрак. Тишину нарушал чей-то плач. Я последовала за женщиной в детскую, и печаль накрыла меня с головой. Девятилетняя девочка лежала на кровати, а мать сжимала ее безжизненную руку. Я не могла шевельнуться, не в силах отвести взгляд от этого такого красивого ребенка. Я почти утратила чувство реальности, укачанная волнами рыданий, от которых содрогалась комната. Горе сгустилось так, что, казалось, сердце земли трепещет и вот-вот разорвется. Словно наяву, я увидела другую девочку, она лежала на дороге изгнания и смотрела, как огромный мак накрывает ее всю целиком.

Я – эта девочка, утопающая в тысячах алых лепестков. Я – эта девочка и вся пролитая кровь.

Я села рядом с матерью. Она подняла на меня больные глаза. Я сжала ее руку в своей, чувствуя, как ее боль разливается по моим венам. И я стала писать, потому что могла противопоставить безобразию мира этот единственный ответ. Я писала этой отравленной жизни, нашим сердцам, брошенным на костер, всем нашим мукам. Писала нашим отчаянным крикам, писала, чтобы эмоция, несмотря ни на что, возродилась из наших руин и перламутр наших жизней не был совсем погребен под обломками.

Девочка солнца и ветра, ты стоишь на хрустальной звезде, и смех твой с корнем вырывает сомнения.

Девочка света и неба, трепещущая в дикой заре, твое незавершенное тело укусила акула, и твоя кровь разлилась в наших венах.

Девочка невинности, сколько ночей задыхается в нас душа; мы стоим на руинах одни, без ответа, мы не можем понять, почему же тебя не защитила заря…

Я положила стихотворение на кровать.

Каждый год я получала письмо от Марии, и в этих письмах она молилась за меня. С каждым разом мне было все труднее дочитать письмо до конца. Я отвечала не сестре Марии, нет, но маленькой Марии с нежным сердечком, которое так лихорадочно билось в груди. Маленькой угловатой Марии в пустыне, той, что сжимала мою руку в темноте: «Я хочу к маме… И к Прескотту… Я хочу домой…»

Год спустя Муна написала мне, что Луна уехала от них, потому что хочет посмотреть мир. Она остановится на время у Селены в Италии, потом поедет дальше. «…Все решилось очень быстро, мы не могли предупредить тебя раньше. Ты знаешь Луну лучше нас. Ни Самиру, ни мне не удалось ее вразумить…»

Луна отправилась искать свою жизнь, неуклонно увеличивая разделявшее нас расстояние. Моя луна в изгнании, небо погружено во мрак. Что найдет она, колеся по миру? Будет ли он достаточно велик для забвения?

У меня жгучий перец в сердце, и ожог никогда не заживет.

Что сказала бы прежняя Луиза, та, что гладила рукой водопад жизни, чтобы ощутить ее трепет? Что сказала бы она о той, кем я стала? Океан не сумел защитить свой остров. Он накрыл его волной своей засухи. Иногда наши сердца выходят в море и дают течь. Они кружатся, и незаметно их затягивает непроницаемая тьма. Кто увидит, что они безмолвно тонут? Кто спасет их?

Я взялась за перо.

Луна,

Я пишу слова о луне, слова, которых ты не прочтешь. Я отвергала тебя тысячу раз, а сегодня я так страдаю от твоего отсутствия, что не могу больше жить. Я понимаю, что и я тоже была палачом, и мое равнодушие разбило тебе сердце. Я не сумела протянуть тебе руку. Я не сумела с тобой поговорить. Луна, где бы ты ни была, я прошу у тебя прощения. Прости, что я не была матерью и хранила в себе все молчания мира. Я была неспособна дать тебе жизнь, потому что она для меня ничего больше не значила. Я ни на что не была способна. Я оказалась ввергнута в судьбу, которая не была моей. Смогу ли я рассказать тебе историю вдребезги разбитого детства? Сможешь ли ты когда-нибудь выслушать секреты, которые делают из нас то, что мы есть?..

Над Бейрутом шел дождь, но я все равно взяла велосипед Валида. Теплый дождь, ливший яростными