Аромат изгнания - Ондин Хайят

любуясь мужчиной, которым он стал. Его зеленые глаза остались трепетными и глубокими, такими глубокими, что порой я отводила взгляд, чтобы не утонуть в них совсем. Его волевое лицо было по-прежнему обрамлено густыми волосами, кудрявыми, великолепными, в которые так и хотелось запустить руку. Он показал на сердечко, которое я носила на шее с того дня, когда он мне его подарил.

– Я отдал тебе мое сердце.

– Но твое сердце из дерева!

– В дереве есть соки. Эти соки всегда текут для тебя.

Я расспрашивала его без устали, мне хотелось слышать слова, все равно какие, лишь бы от него.

– А ты – ты счастлив? Ты живешь той жизнью, о которой мечтал?

– Счастье ничего не значит для нас, Луиза, ты же знаешь. Счастье – красивое слово для тех, кто не побывал на той стороне. Нет, я не счастлив. После всего этого – нет. Я похож на мой народ – растоптанный, рассеянный по свету, но устоявший. Я не счастлив, я просто все сознаю.

– А у меня нет больше народа. Все эти люди, которые шли на моих глазах по пустыне, все эти трупы, брошенные в лицо небу. Это ли мой народ? Я не хочу принадлежать к народу. Я хочу быть свободной, забыть все это.

– Думаешь, ты сможешь забыть твою память и память миллиона душ, загубленных на пути изгнания?

– Я хочу забыть. Хочу все стереть.

Жиль смотрел на меня, и несказанная грусть была написана на его лице. Он словно хотел мне сказать: «Боже мой, Луиза, как ты, должно быть, страдала!» Он заговорил со мной с трогательной нежностью, чтобы я хорошенько поняла его слова.

– Ты хочешь, но не можешь. У тебя не получится, Луиза.

– Получится, я уже все забываю. Я пишу, чтобы прожить тысячу чужих жизней. Пишу, чтобы забыть.

– Нет, ты пишешь для памяти, поневоле.

Я хотела крикнуть ему, что он ошибается, что нет больше Луизы, нет прежних эмоций, которые едва не убили меня, но не смогла вымолвить ни слова.

– У меня отняли мою дочурку. Мою солнечную Амбру…

– Тебе оставили Луну. В ней тоже есть жизнь.

– Она бежала от всех моих молчаний. От моего равнодушия. Я не справилась, Жиль. Так, что мне стыдно.

– Хватит пытаться подчинить судьбу своей воле, Луиза. Если есть песчинка, то растопырь пальцы и дай ей утечь, куда она хочет.

Его глаза встретились с моими, он искал меня в моих глубинах. Я боролась, чтобы не поддаться.

Оставь меня там, где я есть, не спасай меня из моих бездн, ведь я приручила воронов.

Его блестящие глаза унесли меня с собой. Я отчаянно искала, что сказать, чтобы разорвать опутавшие меня чары, но так ничего и не нашла. Никакие слова не были уместны в эту минуту, и я бросилась в его объятия. Он прижал меня к себе с такой силой, что я полностью растворилась в нем и подумала, впервые за столько лет, что, быть может, я наконец спасена.

Он остался на несколько дней, которые длились вечность. Я наконец-то спала рядом с ним ночи напролет, без кошмаров и содроганий, без всех монстров, что неотступно преследовали меня после событий. Без этого панического страха перед ночью.

Это умиротворенные дни, дни выше неба.

– …Мне удалось спрятаться под брезентом, когда турки ворвались в приют. Они насаживали других детей на пики, насиловали их или уводили, чтобы забрать с собой. Луиза, я видел своими глазами столько ужасов, что тоже думал, будто никогда не смогу вновь пристать к континенту надежды. В борьбе я нашел способ избыть смерть, закупорившую каждую пору моей кожи. Я боролся, чтобы построить Армению. Срок еще не пришел, но однажды мы будем свободны.

Я слушала его рассказы об этой стране, которой не знала, находившейся под гнетом советского ига.

– Луиза, я не хочу снова тебя потерять. Не хочу после всех этих лет.

– Ты никогда меня не потеряешь.

– Поедем со мной в Армению.

– Ты не женат?

– Женат, но моя жена знает, что я люблю тебя. Я всегда любил тебя, Луиза. Я думал, что ты умерла, пока не прочел твое стихотворение в журнале «Базмавеп».

– Но я умерла! Наверно, тысячу раз. Я еще здесь, потому что смерти нет. Есть лишь мучительные раны и сопутствующее им невыносимое прозрение.

– Поедем со мной, Луиза.

– Но зачем нам снова сеять несчастье? Жить с тобой каждый день не будет большим счастьем, чем просто знать, что ты жив. Мы выжили, Жиль. Какая-то часть нас живет здесь, другая принадлежит мирозданию.

– Ты останешься здесь совсем одна?

– Я не буду одна. Я буду с тобой.

Мы смотрели друг другу в глаза. Я снова видела нас детьми, как будто время застыло. Жиль провел рукой по лицу хорошо знакомым мне жестом. Он выглядел растерянным.

– Я мало в чем в жизни уверен, но жить подле тебя всегда было очевидностью.

– Ты живешь во мне, с тех пор как я увидела тебя в первый раз, Жиль. Я думала, что ты ждешь меня на облаке, а ты дышишь одним воздухом со мной. Каждый день я буду жить с тобой. А ты продолжай жить своей мечтой. Ты боец, ты поможешь Армении стать свободной. Этого ты всегда хотел.

– Но почему ты не хочешь строить ее со мной?

– Потому что у меня другие битвы, и кончится тем, что я украду тебя у этой мечты. Эта любовь так велика, что надо дать ей свободу, иначе мы задушим ею мир.

Он протянул руку и погладил меня по щеке. Его ласка была как бальзам.

– Я столько раз мечтал о нашей встрече, столько раз представлял себе наш теперешний разговор. Но никогда я не думал, что уеду назад без тебя.

– Ты не уедешь без меня. Я с тобой, как всегда. Я счастлива, но я так устала… Я не могу покинуть Бейрут, снова уехать, я этого не переживу.

Он устремил на меня взгляд своих пламенных зеленых глаз. Меня окутало такой любовью, что я чуть не задохнулась. Я протянула руку, чтобы еще раз коснуться его, удостовериться, что это он передо мной. Еще на несколько дней он остался со мной, а потом настало время ему возвращаться в Армению. Он крепко-крепко прижал меня к себе. Наши сердца бились в унисон в молчании этого объятия.

– Все равно я увожу тебя с собой, – сказал он.

– Тебе не надо меня увозить. Я с тобой.

Я провожала глазами его машину. Он без конца оборачивался, чтобы не потерять ни