Аромат изгнания - Ондин Хайят

секунды нашего единения. Его отъезд не разорвал мне душу. У меня было новое сердце, и оно билось куда сильнее, чем прежнее. Я не чувствовала никакой печали. Теперь я была не одинока. Жиль жил во мне, и наши два сердца соединились в одно. Я думала о нем каждый день, мы были глубинно связаны друг с другом. Иногда я ощущала его присутствие в течение дня и знала, что он думает обо мне в этот самый момент где-то в Армении. Я была полна им. Мы регулярно переписывались.

«Жиль, я просыпаюсь, и ты рядом. Ты со мной весь день. Каждая секунда полна твоим пламенным взглядом и звуком твоего смеха…»

«Луиза, мое второе я, никакие слова не смогут выразить всю мою любовь к тебе. Если кто-то один должен искупить все несчастья мира, то это, наверно, ты…»

Я менялась, с каждым днем все больше приближаясь к себе настоящей. Я столько раз сбивалась с пути, дорогое мое дитя! Как будто, вновь увидевшись с Жилем, я наконец взяла в руки свою жизнь. Я не жила больше на ее обочине, глядя, как она убегает вдаль и распыляется вокруг. Я снова находилась в ней, но научилась смотреть взглядом стороннего наблюдателя. Мой новый энтузиазм больше не питался иллюзиями. Я глядела жизни в лицо, без желания бежать, без потребности завуалировать события, без печали. Жиль был прав. Жизнь – непрерывное движение, и не к чему сжимать кулак, пытаясь сохранить ее неизменной. Я раскрыла руки и сердце, приняв наконец солнце и ветер.

Однажды утром 1942 года в мою дверь позвонили. Я невольно вздрогнула, вспомнив себя в тот день 27 января 1930 года, сбитую с ног ударом судьбы. Я открыла. Передо мной стояла маленькая девочка с чемоданом в одной руке и письмом в другой.

Луиза,

Как видишь, я тоже не мать. Всего лишь кусочек луны, упавший на землю не в том месте, не в то время. Я исколесила мир, чтобы забыть свое детство, чтобы забыть тебя. Я произвела на свет этого ребенка, но я тоже не люблю его и ни на что не гожусь. У нее нет имени: я не могу никак ее назвать. Я не хочу, чтобы она стала, как я, одиноким ребенком, вынужденным разговаривать со стеной своей комнаты, чтобы общаться хоть с кем-нибудь. Я поручаю ее тебе, Луиза. Ты мне не мать, я тебе не дочь, но, может быть, ты сумеешь раз в жизни проявить человечность и разорвать наконец генетическую цепь несчастий. Стань матерью, которой ты никогда не была, даже Амбре, она ведь была просто другой тобой, куклой, которую ты отчаянно пыталась защитить от самой жизни. Может быть, однажды ты расскажешь ей свою историю, эту историю, которой я так и не узнала, но должна была ежедневно выносить ее стигматы. Я дарю тебе это дитя ниоткуда. Ей четыре года, и, возможно, у нее еще есть шанс спастись от нас всех.

Луна

Я смотрела на девчушку, сжимавшую в руке куклу. Она подняла на меня большие голубые глаза. Мое сердце подпрыгнуло в груди. Казалось, небо вопрошает меня: ну, Луиза, что ты теперь будешь делать?

Я протянула ей руку.

– Здравствуй, меня зовут Луиза.

Она молчала.

– Идем, я покажу тебе твою комнату.

Я повела ее в комнату Амбры. Она приложила обе ладони к голубым стенам.

– Это мы где? – спросила она.

– Это дом Амбры.

– Это маленькая девочка?

– Да.

– А где она спит?

– На облачке.

Она показала пальчиком на облачко с веточками лаванды, нарисованное на стене.

– На этом?

Я кивнула. Она подошла и погладила его.

– Где она?

Я показала в окно на небо.

– Она там.

Девочка огляделась. Я прижала руку к сердцу.

– И здесь.

Этого объяснения ей как будто хватило. Я положила на кровать чемоданчик, в котором уместилась вся ее жизнь. Она помогла мне разложить свои одежки в шкафу Амбры. Я решила назвать ее Эстреллой, мне казалось естественным, что луна родила звезду. Маленькую звездочку, свет которой готов был погаснуть.

Ты мой вопрос, ты, чей мир сегодня лишен неба. Я должна раздуть твои угли, чтобы твое сердце воспламенилось.

Это была тихая девочка, пожиравшая жизнь большими голубыми глазами. Она привыкла к одиночеству, и мне пришлось изобретать тысячу уловок, чтобы достучаться до нее. Было в ней что-то дикое, унаследованное от Луны, что-то яростное и пылкое. Ожог в ее истории – от которого, впрочем, не осталось никаких следов – делал ее вспыльчивой и постоянно настороженной. Вечерами, когда она лежала в кроватке Амбры, я чувствовала странный покой. Я читала ей сказку про разноцветную бабочку, которая со времен Мараша и ночей Марии, а потом и Амбриных, все так же хорошо успокаивала. Я дарила ей лавандовые поцелуи, воскрешая в памяти мои. Она засыпала, держа меня за руку, и я смотрела на нее, очарованная ее прелестью.

Луна не оставила мне адреса, и я продолжала пускать по воде лодочки со словами.

Луна,

Как благодарить тебя за подарок, который ты мне сделала, поручив мне этого ребенка? Знаешь, я, кажется, становлюсь матерью, и это благодаря тебе. Твоя дочь – звездочка. Может быть, ты видишь, как она светит в небе ночами. Мы всегда смотрим на луну и думаем о тебе. Если бы я могла, я бы тысячу раз написала «прости» на бледном светиле…

Когда Эстрелла научилась читать и писать, я показала ей, как делать лодочки со словами. Она садилась за парту Амбры и писала маме своим детским неуклюжим почерком.

«Здраствуй мамачка, я палажу слава в лодачку и ты их прачтеш…»

Мы вместе пускали их в большие волны и смотрели, как они уплывают.

– Луиза, как ты думаешь, мама читает мои письма?

– Я думаю, что всегда надо высказывать то, что лежит на сердце.

Она смотрела на меня серьезно, и я не знала, обращаюсь ли к этой шестилетней девочке или ко всем нам, что были до нее.

Она открывалась мне медленно, но когда мне удалось завоевать ее доверие, это было навеки. Я получила право заходить, когда мне вздумается, в ее комнату. Меня не переставала восхищать жизнь, брызжущая из этой комнаты, мертвой до ее появления.

С тобой я исправляю мои прошлые ошибки. С тобой лава наконец-то возвращается в вулкан.

Каждый день я помогала ей расти и сама росла вместе с ней. Растерзанный ребенок, притаившийся в моих тенях, окончательно встал из могилы.

Жиль навещал меня