Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

Кондрат гордо поднял голову:

— Родной зять. Верно Лаврушечка каже.

Вдвоем они быстро управились. У Петра в бричке и веревка нашлась, которой он ящики при перевозке обвязывает, и лопата. Опустили гроб в могилу, закидали рыжей глиной.

— А что? — рассуждал Кондрат. — Неверные, чул, в день смерти спроваживают своих упокойников в загробную жизнь. Вот токи им выпить возбороняется. А нам такога запрета нет, — доставая оставшуюся поллитровку, продолжал он. — Нам — даже наоборот. Сам господь велит.

С кладбища -они ехали в бричке. Захмелевший Петро пустил коней вскачь. Клубилась пыль. С криком разбегались, разлетались с дороги куры. Лаяли вслед дворовые псы. Кондрат и Лаврентий, обнявшись, загорланили:

— Как у нашего свата

Из вербы-лозы хата.

Из белой березы.

Едем мы твере-о-зы!..

Сокрушенно качали головами бабы:

— Там унокойницу ждут, а они идолы, весельную затянули.

Посмеивались встречные мужики:

— Знатно Кондрат тещу поминает.

А Кондрат, уже совсем одурев, самозабвенно тянул:

...Едем мы твере-о-зы!..

10

Сложные чувства владели Громовым во время стычки с Пелагеей Колесовой. Сначала его удивило столь бесцеремонное поведение этой колхозницы. Он даже опешил под ее напором. Еще бы. Только Тимофею Пыжову когда-то позволял он такие дерзости. Но с тех пор столько воды утекло!

Да, за четыре года многое изменилось. Произошла перестройка руководящих партийных органов на местах. Нужно было поднять роль секретаря райкома. Об этом особенно часто напоминал Громову заведующий отделом обкома партии Заболотный. И в самом деле. Чего бы ни коснулось: хлебозаготовки ли, посевные кампании, уборочные, воспитательная работа, деятельность советских органов и общественных организаций, выполнение планов промышленными предприятиями района, не с кого-нибудь спрашивали, а с него, секретаря. И Громов все больше проникался мыслью о своей исключительности, убежденностью, что люди не смогут без него и шагу ступить, что их надо постоянно направлять, организовывать, подхлестывать. Полнота данной ему власти в сочетании с его энергией и страстью неколебимого идейного борца не замедлили дать свои результаты. Район вышел в число передовых. В обкоме о Громове сложилось мнение как об инициативном, толковом партийном работнике. Шумиху вокруг Громова всячески поддерживал Заболотный, ибо отсветы славы падали на него, курирующего группу районов, куда входило громовское хозяйство.

Нет, о скрытом механизме, пущенном в движение Заболотным, Артем не знал. Он искренне считал, что действует правильно. Потому так естественна был^а реакция Громова в стычке с Пелагеей Колесовой. Удивление, сменилось раздражительностью, которая, в свою очередь, привела к ожесточенности.

Уже потом, оставшись наедине с собой, Артем понял, что перегнул, что не так надо было разговаривать с этой женщиной. Он вспомнил о своих распоряжениях, данных Игнату. И вдруг ощутил: Игнат их не выполнит, а он, Громов, со своей стороны, не сможет потребовать их выполнения, не сможет осуществить свои угрозы. В связи с этим ему подумалось, что Игнат чем-то напоминает Тимофея Пыжова. В них было что-то общее, хотя они очень отличались друг от друга. Отстаивая свою точку зрения, Тимофей становился на дыбы, шел с открытым забралом, рубил сплеча, бушевал. Нынешний же гагаевский председатель больше молчит, не прекословит и, тем не менее, несмотря ни на что, поступает в соответствии со своими убеждениями. Эта черта характера Игната для Громова была более приемлема. По крайней мере, Игнат умел добиться своего, не задевая при этом его, громовское, самолюбие.

Артем решил не напоминать Игнату о своем приказании, касающемся дальнейшей судьбы Пелагеи и Харлампия Колесовых. Придя к такому выводу, он облегченно вздохнул, ибо по натуре своей не был ни жестоким, ни злопамятным.

В райкоме царила тишина. Не дав передохнуть после уборки зерновых, после сева озимых, Громов снова отослал почти всех своих работников в колхозы. Надо было форсировать сбор овощей, а главное — позаботиться о том, чтобы хорошо подготовиться к зимовке скота.

Лишь за дверью у Громова тихо шелестела бумагами и приглушенно отвечала на телефонные звонки бессменный секретарь Громова — Кланя.

Вчера начальник политотдела отделения дороги Клим Дорохов сообщил, что гришинские поездные бригады уже водят мощные грузовые локомотивы серии «ФД». Громов захотел посмотреть новые паровозы на стоянке в Ясногоровском депо. А Дорохов пообещал прислать за ним дрезину.

Создание политотделов на транспорте несколько облегчило работу райкомов. Политотделы взяли на себя руководство всеми транспортными партийными организациями. Однако их деятельность была подчинена территориальным партийным органам. Дорохов являлся членом бюро райкома партии, а Громов, естественно, интересовался работой политотдела, вникал в нее, помогал. Взаимоотношения между ними установились деловые и добрые. Бывали, конечно, и стычки.

Ожидая дрезину, Артем просмотрел сводки осенних полевых работ, поступившие из колхозов донесения уполномоченных райкома. Ему предстояло выступать на областном совещании, делиться опытом массово-политической работы на селе, в результате которой, как квалифицировал Заболотный, район вышел на первое место по производству всех видов сельскохозяйственной продукции.

Артем кое-что набросал на бумаге. Потом попросил Кланю разыскать по телефону председателя райисполкома.

Кланя тотчас же принялась звонить. Ей не надо было говорить дважды. За время работы с Громовым она многому научилась. Она умела по самым, казалось бы, незначительным приметам определять смену настроения Громова, — приближение «грозы» или, наоборот, хорошего расположения духа. Те, кого вызывал Громов к себе или кому надо было попасть на прием по своим делам, не забывали навести у нее справки о «погоде». Случалось, по ее совету кое-кто откладывал свой визит и, как правило, не жалел об этом. Хозяйственники, председатели колхозов, все, кому частенько приходилось бывать в райкоме, с доброй улыбкой называли ее «синоптиком», каждый в отдельности считал, что пользуется ее особыми симпатиями. А Кланя заботилась лишь об одном человеке. И этим человеком был Громов. Предугадывая душевное состояние Артема, она старалась оградить его от самого себя. И зачастую ей удавалось это. Ради Артема она много делала такого, что вовсе не входило в ее служебные обязанности. Напоминала Громову о еде. Убирала его кабинет. Купила белого материала и ситца, пошила занавески и шторы на окна. Привела в порядок кушетку, на которой, засидевшись допоздна, Артем коротал ночные часы. Принесла из дому подушку, набитую пером, а старую, с давно не стиранной наволочкой и уже перетертой на труху соломой, выбросила. Трудней было с ширмой. Но и ее достала Кланя, установила со вкусом, отгородив спальный угол.

Кланя любила Громова. Любила давно и безответно, ибо для Артема она оставалась лишь помощницей — исполнительной, пунктуальной.