Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

наряжалась Кланя. И была уверена, что это ни к чему, а все же надела свое лучшее платье, фильдеперсовые чулки, туфли на высоком каблуке. Посмотрела в зеркало.

— Дуреха, — сказала своему отражению и заторопилась в райком.

Громова еще не было. Кланя установила пишущую машинку на приставной столик в кабинете секретаря, где обычно печатала срочные материалы. Положила рядом стопку чистой бумаги, резинку, включила настольную лампу. Да, именно такой мягкий рассеянный свет нравится Громову. Ему тогда лучше думается.

Она была права: Громов, как всегда, не удостоил ее вниманием. Не заметил и промелькнувшую в ее глазах радость, когда он появился в кабинете.

— Давно ждешь? — спросил на ходу. — Понимаешь, задержался. Ну, да ты извини.

— Ничего, Артем Иванович, — сдержанно ответила Кланя, усаживаясь на свое место.

— Вот и вижу — сердишься, — не унимался Громов. — Небось женихи ждут, а тут этот доклад, будь он неладен. Верно?

— Женихи не про меня, — сказала Кланя.

— Напрасно. Очень даже напрасно. Видно, и я виноват — не даю разгуляться. Но обещаю: женим. Непременно женим!

Кланя усмехнулась:

— Так ведь это мужчины женятся. Женщины замуж выходят.

— Отдадим, — с готовностью согласился Громов. — Как скажешь, так и выдадим.

Он рылся в бумагах на своем столе, совершенно далекий от того разговора, какой вел со своей секретаршей.

— Кончаловский... Кончаловский Ян Казимирович. Обрусевший поляк, — рассуждал вслух. — Трус или наоборот?..

Кланя терпеливо ждала.

— Представляешь, — обратился к ней Громов, — впервые со мной такое. Не могу определить, что у человека на уме. Ну, да ладно, разберемся. — И перешел на другое: — Спрашивали меня?

— Конечно, спрашивали, — тихо ответила Кланя, покусывая губы. — Всем вы нужны.

— Надеюсь...

— Да-да. Отвечала так, как вы просили.

Громов удовлетворенно качнул головой, энергично потер руки.

— За дело, Кланя. За дело. Чувствую, допоздна задержимся. Придется провожать.

— К чему, если это вам в тягость.

— Угадала. Ей-ей, угадала! Чертовски неловко чувствую себя в роли кавалера.

— Не волнуйтесь, Артем Иванович, — сказала Кланя, понимая, что это лишь отговорка, за которой скрывается его полнейшее к ней равнодушие. — Сама дорогу найду. Лучше бы кончали эти... разговоры.

— Верно! — подхватил Громов, даже не заметив откровенной досады, прозвучавшей в ее последних словах. — Не будем терять времени.

Он диктовал, расхаживая вдоль кабинета за спиной у Клани. И по стене, по потолку двигалась его большая угловатая тень.

Кланя склонилась над пишущей машинкой. Свет настольной лампы золотил светлые Кланины волосы, падал на сосредоточенное, казавшееся суровым лицо, на красивые, изящной полноты руки. Быстрые пальцы привычно отыскивали нужные клавиши. Фразы одна за другой ложились на бумагу.

В ней как бы жили два существа. Одно из них воспринимало слова Громова и четко, почти автоматически перекладывало их на лист. Другое же пыталось найти оправдание своей привязанности к Артему.

«Ведь это естественное, искреннее чувство, — думала Кланя. — Кто запретит мне любить? Правда, он старше. Ему уже тридцать четыре. Но как он неустроен в жизни!»

Да, для нее не было бы большей радости — стать его подругой, верным товарищем и помощником, матерью его детей...

И тут же Кланя испытывала невероятные муки самобичевания. Ее не замечают, ее отвергают, а она... на что-то надеется, чего-то добивается...

Кланя изнемогала в этой борьбе. И все же у нее хватит сил взять себя в руки. Нет, она никогда не уронит собственного достоинства. Скорее вырвет из сердца эту любовь, раз и навсегда избавится от нее, как от мучительного наваждения.

— Ну, что тут у нас получается? — услышала Кланя голос Громова.

Он подошел к ней, заглянул в текст. Кланя замерла, ожидая, что вот-

вот его рука, как обычно, ляжет ей на плечо. Эти прикосновения волновали ее, хотя и знала, что для Артема они ничего не значат. Но в этот раз он лишь проговорил:

— Так-так. Пойдем дальше... — И снова зашагал к ширме, закрывающей его кушетку, и обратно. — Между прочим, — неожиданно прервал сам себя, — ты помнишь Тимофея Пыжова? — спросил оживленно.

— Которого сняли?

— Он самый.

— Чего же не помнить? Помню. Вечно скандалил.

— Скандалил? Ну, нет, голубушка. Я и сейчас жалею, что так получилось. Стоящий он мужик. Головатый.

А Клане было безразлично, каков этот Тимофей Пыжов.

— Он и в депо все такой же, — продолжал Артем. — Молодец. Ищет человек. Понимаешь? Ищет и находит. И какие возможности открываются?.. Да, запустил он ерша спецам. — Это Артем уже говорил скорее себе, чем Клане. — Надо будет поддержать.

Кланя нетерпеливо коснулась клавишей машинки. И Громов снова начал диктовать. Он называл цифры, даже не обращаясь к сводкам, фамилии лучших председателей колхозов, передовиков уборки, сопоставляя данные минувшего года с нынешними...

Может быть, она идеализировала Громова, все еще находясь под властью своих чувств? Но нет. С прежним все кончено. Кланя еле успевала печатать за ним и сердито думала:

«Односторонний ты человек, Артем. Сухарь бесчувственный. Ну и живи, как знаешь, как умеешь».

Громов притушил папиросу, облегченно вздохнул:

— Кажется, закругляться будем... Вообще-то, Кланя, поработали мы по-ударному. А Заболотному все же надо будет сказать, чтоб живее ворочался. Вечно его распоряжения валятся как снег на голову.

— Можно вынимать лист? — безучастно спросила Кланя.

— Погоди, погоди, — Артем снова подошел к ней, — на чем мы остановились?

Его рука легла Клане на плечо. Она сделала попытку увернуться. Но Артем перечитывал последний абзац и не придал значения этому ее движению. Кланя запрокинула голову, чтобы глянуть ему в лицо, как она думала — презрительно, уничтожающе. Ее волосы защекотали ему подбородок. Артем уловил их запах. Они пахли дождем и еще чем-то свежим, волнующим. А в следующее мгновение совсем рядом он увидел ее глаза, только глаза. Они укоряли и любили, отчаивались и надеялись, спрашивали и ободряли.

Артем невольно отстранился, но не мог оторвать от них восхищенный взгляд.

Кланя устало сомкнула веки. Артем удивленно, будто впервые увидел, стал рассматривать ее лицо. И оно поразило его своей женственной, притягательной красотой. Ему вдруг открылось то, чего он раньше не замечал, мимо чего проходил равнодушно. Сдерживая себя, он легонько коснулся ее щеки. И уже торопливей, взволнованней скользнул рукой вниз по шее.

У нее дрогнули ресницы, какая-то вымученная, болезненная улыбка тронула губы. Артем припал к ним, едва