Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

сне, тем более что день был полон ужасов, гнева и печали. Какое-то время она завидовала Хэ’энале, находившейся в безопасной лесной деревне.

Но теперь Труча Сай казалась ей тесным и скучным местом, и Пуска вполне понимала, почему Хэ’энала так часто томится и не знает покоя.

Вот впереди появилась крыша хижины Исаака, расположенная в ча’аре от края селения. Кровли рук Имантата еще уступали в качестве трудам его отца, действительно мастера-кровельщика, но парень был перспективным: укрытие его работы прекрасно выдержало последнюю грозу. Этой скоро понадобится муж, подумала Пуска и приказала себе не забыть поднять этот вопрос на совете, ибо она уже достаточно ознакомилась с войной и знала, что с детьми долго тянуть не стоит, потом народу потребуется ребенок, чтобы заменить ее, если она падет в бою.

– Сипаж, Хэ’энала, – позвала Пуска, приблизившись к хижине, – все тебя ждут! Вот-вот начнется красный свет!

Ответа на было – кров оказался пустым.

– Вот тушенка, – выругалась она негромко. Хэ’энала не могла видеть при красном свете, а Исаак, наоборот, видел слишком хорошо. Ему нужно было поскорее спрятаться под кровлю, чтобы не видеть это красное небо, иначе будет беда.

– Хэ’энала! Этой придется нести тебя обратно! – попыталась подразнить соседку Пуска. – А Исаак поднимет фиерно!

– Эта тут! – донесся издалека голос Хэ’эналы.

– А где Исаак? – крикнула в ответ Пуска, наставив уши на звук и радуясь тому, что наконец услышала голос Хэ’эналы.

Почти теряя контраст, выставив вперед руки, Хэ’энала неуверенно шла к хижине Исаака.

– Его здесь нет! – воскликнула она, поднимая ногу, чтобы потереть другую лодыжку, которой стукнулась об упавшее бревно мгновением раньше. – Исаак ушел!

Уши Пуски стали торчком.

– Ушел? Нет… его кто-нибудь заметил бы. Его нет в деревне, и на пути домой эта его тоже не видела…

Споткнувшись о корень, Хэ’энала сердито оскалилась:

– Сипаж, Пуска, он ушел! Он ушел в лес! Не чуешь по запаху? Он сказал, что уходит, но эта спала…

Пуска решительно подошла к Хэ’энале и начала гладить младшую девушку по лицу, проводя ладонями по ее длинным худым щекам.

– Успокой свое сердце, – принялась ворковать она, возвращаясь к детским привычкам. –  Фиерно не поможет, – предостерегла младшую Пуска. – Плохая погода всех испугает.

И сотрет запах Исаака, поняла Хэ’энала, не вступая в спор относительно влияния отрицательных эмоций на погоду. Она встала в полный рост.

– Нам надо найти его. Прямо сейчас, Пуска. След его запаха сейчас отчетливо виден, но если пойдет дождь, эта потеряет его. Он пропадет. Фиа будет…

– Но ты же ничего не видишь… – попыталась возразить Пуска.

– Не глазами, – произнесла Хэ’энала. Свидетельства пребывания Исаака светились перед ней: яркие от запаха отпечатки ног, листья, припорошенные частицами его кожи, прикрытые дымкой его дыхания.

– Это как малые светляки… помнишь? Такие огоньки, светлые точки, оставленные им по пути. Сипаж, Пуска, эта может проследить его, если ты поможешь. Но нам надо идти прямо сейчас, иначе след может померкнуть.

Задумавшись, Пуска качнулась из стороны в сторону. На левую ногу: Исаак может заблудиться. На правую ногу: она должна вернуться в деревню и спросить разрешения. На левую ногу: пахнет дождем. На правую…

– Сипаж, Пуска, – умоляющим тоном проговорила Хэ’энала, – сердце этой разорвется, если придется говорить Фиа, что Исаак ушел! Эта думает, что может проследить его путь, а когда мы найдем его, нас будет трое, и мы вернемся назад до полной ночи.

Что и решило вопрос в глазах Пуски. Один человек – загадка. Два – дискуссия. Три – план.

– Люди решат, что джанада уже съели нас, – следующим утром заметила Пуска, встревоженная с того самого момента, когда проснулась. Она посмотрела на Хэ’эналу, невдалеке стоявшую на одной ноге, опираясь на хвост. – Этой надо вернуться домой и предупредить остальных.

Хэ’энала не ответила, она караулила собственный завтрак, как раз намеревавшийся оказаться в пределах досягаемости, точно под ее поднятой ногой. Терпение… терпение…

– Попался! – воскликнула она, подхватывая небольшого чешуйчатого лоната.

– Помощь нам не требуется, – твердо сказала она Пуске, зажимая шею животного между большим и указательным пальцами ноги. – Если мы повернем сейчас назад, эта потеряет след.

Пуска скривилась, глядя на то, как обмякло только что дергавшееся тело лоната.

– И ты действительно намереваешься съесть вот это?

– У меня есть выбор, – произнесла Хэ’энала, поймав Пуску ногой за лодыжку. – Что ты, Пуска! Эта же пошутила! – воскликнула она, когда Пуска отпрыгнула, вырвав при этом ногу.

– Ой, не надо. Никогда больше так не шути! – Пуска поежилась. – В Мо’арле я видела такое, что ты… – Хэ’энала открыла от удивления рот, а Пуска умолкла, смутившись от собственной бесцеремонности. – Должно быть, я действительно поплохела.

– Прости, – извинилась она, протянула руку к лонату и, затаив дыхание, принялась соскребать чешуйки с его ножек. – Эта думает, что подобные шутки хорошим вкусом не отличаются.

– А эта думает, что лонаты не отличаются хорошим вкусом, – пробормотала Хэ’энала, впиваясь зубами в ножку, после того как Пуска вернула ей добычу.

Главное достоинство лонатов заключалось в том, что их нетрудно было ловить. И Хэ’энала, и ее отец привыкли иногда ловить мелкую и не такую уж вкусную дичь в дополнение к приношениям так сказать «традиционного» мяса, как оно деликатно именовалось, однако есть всегда приходилось украдкой и торопливо.

– А как относятся к этому в городах? – спросила Хэ’энала, пытаясь отвлечь внимание Пуски от небольшой тушки.

– Тебе это будет неинтересно, – с видимым отвращением ответила Пуска и отправилась на поиски дождевой ягоды на завтрак.

Они торопились вперед, Пуска – со все большим волнением, Хэ’энала – почти с раздражением. Следы Исаака затаптывали лесные твари – потевшие, пыхтевшие, испражнявшиеся на влажной жаре, – и она неоднократно теряла след, когда он неожиданно начал петлять между ягодных кустов. Даже когда она снова находила след, оказывалось, что на него уже осели облака пыльцы растения вралож, мешал ей также запах гниющих растений. На четвертый день преследования Пуска стала открыто и постоянно жаловаться, Хэ’энала же, молчаливая и голодная, кипя гневом, запускала когти почти под каждый поваленный ствол, чтобы перекусить хотя бы невкусными личинками, и с каждым мгновением ощущала, что, когда они догонят Исаака, она повалит его на землю и приволочет в деревню за ногу.

– Еще один день, – предупредила ее Пуска той ночью. – И поворачиваем назад. Ты слишком голодна…

– Исааку будет еще хуже, – настаивала Хэ’энала, потому что никогда не видела, чтобы Исаак сам добывал себе пропитание, и даже начала надеяться на то, что от бескормицы он ослабеет и позволит себя догнать.

Впрочем, помет его свидетельствовал о другом. Оставшись без привычной опеки тех, кто ходил за ним