Марш! Марш! Люди и лошади в наполеоновских войнах - Мурат Магометович Куриев

передышку в центре, которая позволила Даву полностью использовать свои силы. Французская кавалерия также облегчила давление на Ожеро, Сент-Илера и косвенно на Сульта. Еще более важно, что смелость и успех этой атаки вдохнули новые силы и скрыли от Веннигсена истинную слабость французского центра». Трезво и точно. У Беннигсена был шанс выиграть битву, в которой в результате не победил никто. Хотя ночью русский главнокомандующий увел свои войска…

Наполеон в Тильзите скажет Александру I: «Я лишь потому объявил о победе, что вам было угодно отступить». В Тильзите они только и делали, что обменивались любезностями. Маршал Ней прибыл к Прейсиш-Эйлау лишь вечером и принять участие в сражении не успел. Говорят, что утром 9 февраля, глядя на усыпанное трупами поле битвы, он сказал: «Что за бойня! И без всякой пользы…»

Глава третья

Победа и смерть генерала Ле Маршана. Саламанка

У генерала Джона Гаспара Ле Маршана было не очень подходящее для кавалериста, а тем более гусара, прозвище. Ученый. Ле Маршан не только умел махать саблей, он написал еще и руководство по фехтованию. Он один из организаторов училищ для подготовки кавалеристов, за что получил благодарность от короля. Веллингтон относился к генералу-ученому настороженно. К кавалеристам он относился снисходительно, но Ле Маршан… Прекрасно образованный, с большим авторитетом, такому строго не укажешь. В 1812 году Ле Маршан получит возможность доказать Веллингтону, что кавалерия может действовать и умело, и умно.

Готовясь к большой войне с Россией, Наполеон про Испанию и Португалию, конечно, не забывал. И все же пиренейские дела отошли на второй план. Да они почти всегда были на втором плане. Покорить Пиренеи окончательно французы не могли уже много лет. Чувство досады давно уже переросло в перманентную раздраженность, что, впрочем, на общий подход императора не влияло.

Он по-прежнему недооценивал и Веллингтона, и его работу по координации деятельности всех антифранцузских сил. Как и прежде, сам Наполеон так и не выработал план, который объединил бы действия всех его маршалов на Пиренеях. Формально все должны были подчиняться старшему брату императора, королю Испании Жозефу, и выполнять распоряжения его начальника штаба маршала Журдана. Однако маршалы руководствовались исключительно собственными амбициями. Какой Жозеф?! Они и приказы Наполеона-то выполнять не торопились, а уж договориться друг с другом…

К тому же, отправляясь в Россию, Наполеон значительно сократил численность своих войск на полуострове. Так называемую Армию Португалии, например, почти вдвое. Были еще и весьма странные кадровые решения. В апреле 1811 года командование Армией Португалии император доверил маршалу Мармону.

Огюст Мармон – далеко не самый талантливый из маршалов, однако один из наиболее известных. Известность его, правда, с жирным знаком минус. В 1814 году Мармон без боя отдаст Париж союзникам и на всю жизнь получит ярлык «предателя». От позорного клейма Мармон будет пытаться избавиться всю жизнь, а умрет он последним из маршалов, в 1852-м.

С Наполеоном Мармон со времен Тулона, а таких людей Бонапарт поощрял и возвышал. В 1798-м, в 24 года, Мармон стал бригадным генералом, а маршалом – в 1809-м. Однако заветный жезл бывший адъютант Бонапарта получил в довольно неуважительной форме. Да и в армии многие считали – незаслуженно.

На Пиренеи он прибыл с огромным обозом, маршал был настоящим гурманом и одних только личных поваров привез с собой двенадцать человек. Изысканные вина, деликатесы, попасть к нему на обед – мечта каждого офицера. Справедливости ради отметим, что хотя с солдатами Мармон не заигрывал, но заботился о том, чтобы они ни в чем не испытывали недостатка. С королем Жозефом отношения у маршала сразу не заладились, что все остальные маршалы «братья» лишь в мечтах императора, Мармон давно знал и повел себя так, как вели себя на Пиренеях все. Эгоистично и самонадеянно. Как раз по части самонадеянности Мармон мог дать фору любому.

…Веллингтон относился к себе, а главное – к своим возможностям вполне трезво. Но он был хорошим стратегом, оценил ситуацию и понял – время пришло. Впервые с момента приезда на Пиренеи он может вести активные наступательные операции. Вряд ли маршалы объединятся. У него есть выбор – Мармон или Сульт, ближайшие к нему противники. Он предпочел сразиться с Мармоном и не прогадал.

Информация! Вот что Веллингтон всегда высоко ценил, и в получении которой он превосходил любого из маршалов. Конечно, ему, в отличие от французов, сильно помогали испанцы и португальцы, но и свои разведчики работали отлично. Он послал лучшего из них, капитана Колхауна Гранта, следить за передвижениями Мармона. И, как назло, Грант попал в плен к французам!

Гранта привели к Мармону. Маршал устроил один из своих знаменитых обедов, во время которого он пытался «разговорить» английского разведчика. Грант ел с удовольствием и не сказал ничего. Скрепя сердце Мармон сказал: «Ваше счастье, что на вас красный мундир, иначе вы бы уже висели на ближайшем дереве». Гранта оставили в плену, Веллингтон страшно сожалел, но у него были и другие разведчики.

Они-то и перехватили одну из депеш Мармона, отправленную маршалу Журдану. Благодаря полученной информации Веллингтон фактически исключил возможность объединения противников и теперь точно остался один на один с Мармоном. Почти три недели оба главнокомандующих осторожничали, маневрировали практически параллельно друг другу. Брату Генри Веллингтон написал: «Мармон не атакует нас, а я сомневаюсь, смогу ли атаковать его».

Мармон тоже сомневался. Он уже знал, что если Веллингтон займет хорошую оборонительную позицию, то сражаться с ним занятие бесперспективное. Ситуация напоминала патовую. Мармон очень хотел атаковать, но не хотел рисковать, Веллингтон… просто не хотел рисковать. При этом оба понимали, что столкновение практически неизбежно. Так и случилось.

«Большой Арапиль! Это был наиболее значительный из двух земляных сфинксов, что высились друг против друга и глядели на нас. Между ними на следующий день суждено было разыграться одной из самых кровопролитных драм нашего столетия, подлинной прелюдии Ватерлоо, где трубы наполеоновской Илиады пропели в последний раз. С одной и с другой стороны возвышались два знаменитых холма, один малый, другой большой. Первый принадлежал нам, второй, в ночь на 21 июля, не принадлежал никому. Он не принадлежал никому по той причине, что был наиболее лакомой добычей: и леопард, с одной стороны, и орел, с другой, взирали на него с вожделением, желая им овладеть, и не решались на это.

Каждый из них опасался встретить там соперника в ту минуту, когда он сам вступит на столь желанную вершину».

Знаменитый испанский писатель, мастер