Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

Червя я вспомнил мгновенно. Перед глазами встал этот мелкий, вертлявый человечек с бегающими глазками и липкой улыбкой. Губы сами собой растянулись в едва заметной улыбке.

— Он, значит, берет под свою опеку тюремных «сирот»? — спросил я. — Помогает им освоиться, почувствовать себя увереннее, не дать в обиду всяким тюремным «авторитетам». Благородное дело, надо сказать. Но в этот раз, похоже, его куда-то в другое место определили.

— Ага, — кивнул Кристоф. — А раньше мы с ним тоже здесь срок мотали. Правда, не как сейчас — в одной камере, а в одиночках, но по соседству. И так же, как мы с тобой, перестукивались, общались через стенку. Ну так вот, вернемся к Морпеху. Эта гнида отбывала наказание за мошенничество и хищения в особо крупных размерах. Наглый ублюдок, каких поискать. Мог, например, запросто выбрать любое приглянувшееся место в столовой, где уже сидел другой заключенный, взять его поднос с едой и швырнуть куда подальше. А сам, как ни в чем не бывало, усаживался на освободившееся место. Подставлял всех, кто ему хоть чем-то не угодил, ломал им все шансы на досрочное освобождение. А еще у него была страсть — опускать заключенных, ублажая свои мерзкие, содомистские наклонности. И что самое паршивое, те, кто посильнее, его побаивались и слушались, а слабаки, понятное дело, не могли дать ему достойный отпор. Ну и вот, однажды его стрела безмерной похоти выбрала меня. Решили, значит, меня пустить по кругу. Облепили в душе, как пьяные мухи банку с забродившим вином. Его стукачи – верные псы, схватили меня, скрутили, не давая вырваться. Я уже мысленно прощался со своим самоуважением, готовился к неминуемой, позорной кончине, как вдруг… свет резко погас. Наступила абсолютная темнота, и в этой темноте я услышал шум, топот, чьи-то взволнованные голоса. А когда свет снова зажегся, Морпеха в душе уже не было. Эти шакалы, его приспешники, от неожиданности разжали руки, и я, пользуясь моментом, рванул из душа. Пока торопливо одевался, дрожащими руками натягивая на себя одежду, вдруг услышал дикий, пронзительный крик из другой части душевой. Крик Морпеха. Не успел я и глазом моргнуть, как он, голый, как был, влетел обратно в душевую с воплями: «Куда вы смотрите, остолопы?!». Я постарался стать как можно более незаметным,. И он, обезумевший от ярости и боли, не заметил меня. И только когда он промчался мимо, я увидел… что из его задницы, очень глубоко, торчит… ножка от табурета.

Я, как раз заправлявший в этот момент кровать, замер на полуслове, не в силах пошевелиться, и медленно обернулся, чтобы посмотреть на Кристофа. История, которую он начал рассказывать, была настолько жуткой и нелепой одновременно, что я просто не мог поверить своим ушам.

— Именно так, — подтвердил он, заметив мой вопрошающий взгляд. — Причём эта проклятая ножка от табуретки вошла так глубоко, что самостоятельно её извлечь было невозможно. Представь себе: острый, занозистый обломок дерева, впившийся глубоко в ягодичную мышцу. Морпех, видимо, постеснялся обращаться за помощью к администрации, побоялся огласки. Понимаешь, о чем я? Репутация в такой среде – всё. Лучше умереть, чем стать посмешищем. Поручил это деликатное дело своим дружкам. Двум верзилам, которых он считал своими ближайшими соратниками. А те, то ли по глупости, то ли с перепугу, решили, что эта ножка похожа на стрелу, и что вытащить её нужно одним резким, стремительным движением. Чтобы, значит, Морпех не почувствовал боли. Как будто выдергивание занозы! Рванули, идиоты… И зря. Я слышал потом, как кто-то из очевидцев описывал это… Кровь хлынула таким потоком, что он и двух часов не протянул, бедолага. Просто истек кровью на грязном полу душа.

Кристоф замолчал, нервно теребя пальцами край стола. Я всё ещё стоял, окаменев, смятая простыня свисала с моей руки.

— Уже потом, когда вся эта история улеглась, и шумиха поутихла, я узнал, что Червь, оказывается, мастер тайского бокса, или, как его ещё называют, муай-тай. Это тебе