Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

и нас размажут по стенке, и мокрого следа не останется, подумал я, судорожно сглотнув.

— Я тебе щас кишки выпущу, тварь! — зарычал рыжий, ослеплённый яростью, и, не давая нам опомниться, кинулся в атаку, но тут же был остановлен. Нет, не тюремщиками, не охраной. Кристофом.

Он, словно герой античной трагедии, одним движением перехватил занесённую для удара руку детины, а другой, молниеносно, схватил его за шею, притянув к себе. Ему хватило мгновения, чтобы поднять что-то со стола, Рыжий даже не успел отвлечься, в руке Кристофа сверкнула ложка, которую он, с пугающей решимостью, потянулся к ещё не слепому глазу Рыжего. Я замер, не в силах поверить своим глазам. Неужели этот худощавый, на вид совсем не сильный парнишка, действительно способен удерживать такого грозного, буйвола, способного, казалось, разорвать его на тысячи мелких частей одним ударом?

— Рыпнешься, второй глаз потеряешь, — прошипел Кристоф, в его голосе звенела сталь. — Если думаешь, что борзый такой, то вспомни Морпеха. И что с ним стало, — добавил он, понизив голос.

Я машинально, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, глянул на тех, до кого донеслись слова Кристофа, и заметил, как они, словно по команде, поежились, втянув головы в плечи. На их лицах отразился неподдельный страх. Тут-то до меня и дошло, что Кристоф хранит очень много секретов, и, возможно, его показная благодетель лишь умело состряпанное прикрытие. Кто же он такой на самом деле? - эта мысль сверлила мой мозг, не давая покоя.

Тем временем остальные заключённые, потеряв к нам всякий интерес, начали неспешно рассаживаться по своим местам, будто ничего и не произошло и не было этой вспышки ярости и насилия. Кристоф, с удивительным хладнокровием, оттолкнул от себя поверженного "авторитета" и, как ни в чем не бывало, вернулся к своей, уже порядком остывшей, порции, продолжив прерванный разговор.

— Ненавижу, когда отвлекают от еды. Будто жрать у нас тут времени — вагон и маленькая тележка, — проворчал Кристоф, запихивая в рот очередную ложку остывшей баланды, и, заметив мой ошарашенный взгляд, тихо, утробно засмеялся. — Говорю же, меня держись, не пропадешь. Горы вместе свернём, — он подмигнул мне, и в его глазах плясали озорные искорки, несмотря на недавнюю потасовку.

Надо сказать, что содержание здесь, в этой тюрьме, было в целом лучше, чем в берлинской. Во многих аспектах, в том числе и в пище. По крайней мере, здесь не было такого ощущения, что тебя морят голодом намеренно.

После ужина, как и полагается по распорядку, был вечерний обход. К нам в коридор заглянул главный смотритель, начальник тюрьмы Бёттхер собственной персоной. Он ничего не сказал, не удостоил нас ни единым словом. Просто молча, тяжёлым, пронизывающим взглядом обошёл каждого заключённого, задержавшись на мне чуть дольше, чем на остальных, и, так же молча, вышел. Мы, проводив его взглядами, вернулись в камеру, к своим скудным пожитками и невесёлым мыслям.

— Ты все-таки не стыдись, напиши этой своей вдове, — сказал перед сном Кристоф, устраиваясь на своей койке. — Может, подгонит чего, чай там, табак, еще что-нибудь. Здесь это не помешает, поверь мне, — он хитро подмигнул.

— Нет, — твёрдо ответил я, покачав головой. — Она вышла замуж, а еще на ней трое детей. Я не буду лезть туда и что-то требовать. Не хочу ей проблем, у неё и так забот хватает, — я вздохнул, вспомнив образ милой женщины.

— Нет в тебе наглости, совсем, — буркнул Кристоф, отворачиваясь к стене. — А в жизни, знаешь ли, без наглости далеко не уедешь.

Да, наглости во мне нет, — подумал я, засыпая. — И, наверное, никогда не было.

Запись 29

Мой взгляд невольно возвращался к сокамернику. Он вел себя так, словно ничего необычного не происходило. Сидел на своих нарах, читал потрепанную книгу или просто смотрел в одну точку, погруженный в свои мысли. Спокойствие это было неестественным, натянутым, почти пугающим. В нем чувствовалась какая-то скрытая сила, железный стержень, не позволяющий сломаться под тяжестью тюремных стен.

Кто такой этот Морпех? Что за история приключилась с ним? А что, если Кристоф уже отбывал здесь срок в прошлом? Под другим именем, с другой историей? И вообще, кто такой этот Кристоф?

С каждым днем клубок вопросов становился все туже, все запутаннее. Прошло уже несколько недель с нашего знакомства, а ясности не прибавилось. Я чувствовал, что Кристоф что-то скрывает, что-то важное. Но я не торопил события. Не давил на него с расспросами. Терпеливо ждал, когда он сам решит приоткрыть завесу тайны и сочтет нужным поделиться со мной своим прошлым. Я знал, что рано или поздно это произойдет. Вопрос был лишь во времени. А его в тюрьме… всегда предостаточно.

Нас определили работать на соляной шахте Бад-Фридрихсхалль. Сказать, что это тяжелый труд