Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Эй, ты, делай, что говорит дохтур де Гранден, или я расплющу тебе мозги, – Костелло вскочил, видимо, чувствуя, что слишком мало участвует в процессе. – Поверни свою уродливую рожу, как он говорит, или я поверну ее сам, и поверну так, что тебе придется далеко идти, чтобы посмотреть на нее.

Под присмотром Костелло Диконз угрюмо сидел, в то время как де Гранден ловко преобразовывал массу сырой глины в грубый симулякр непонятных очертаний.

– Parbleu, друг мой Троубридж, – заметил он с усмешкой, – когда я был молодым парнем, обучающимся Beaux Arts, и так никогда и не стал художником, едва ли я думал, что когда-то буду применять свои незначительные навыки, моделируя такой cochon, как этот, – он пренебрежительным кивком указал на Диконза, – из земли, вырытой им из собственного подвала! Eh bien, тот, кто разгадывает тайну, делает много странных вещей, прежде чем достигнет своего конца, n’est-ce-pas? Итак, теперь, – он придал глине окончательную форму большим пальцем, – давайте посмотрим на вас обоих. Будьте любезны, встаньте рядом с моим шедевром, мсье.

Де Гранден взмахнул рукой в сторону своей модели и шагнул через комнату, чтобы оглядеть работу в перспективе.

Диконз подчинился, все еще бормоча про «парней, приходящих в дома людей и приказывающих им, как будто они их гребаные слуги».

Француз, прищурившись, рассматривал свою работу, ворочая головой то в одну сторону, то в другую. Наконец он коротко пожал плечами.

– Ма foi[185], – он посмотрел на нас с Костелло, затем повернулся к Диконзу и бюсту, – я думаю, что улучшил работу le bon Dieu. Наверное, мое земное творение приятно Ему. Разве это не так, друзья?

– Конечно, это так, – похвалил его Костелло, – но я хотел бы знать к тому же, в чем смысл этого мартышкина труда?

Де Гранден обтер глину с рук не слишком чистым полотенцем, свисавшим с гвоздя на кухне.

– Мы собираемся продемонстрировать превосходство арийской культуры над языческой в ее слепоте, – ответил он.

– А, вот оно что, – сказал Костелло. – Тогда все в порядке. Когда мы начнем?

– Теперь, сразу же, сейчас. Диконз, – он резко повернулся к нашему хозяину, – вы курите трубку? Обычно? Bien. Пожалуйста, поместите свою трубку в рот этого изображения. Осторожно, я не хочу, чтобы моя работа была испорчена вашей неуклюжестью. Хорошо. – Мой друг задумчиво посмотрел на изображение, затем протянул про себя: – И… теперь… вот так, pardieu!

Схватив моток веревки в углу комнаты, он быстро принес ее на стол, на котором стояла статуэтка, затем начал медленно подтаскивать ее к себе.

– Выступите еще раз в роли строгого критика, сержант, – попросил де Гранден Костелло. – Встаньте в дверном проеме, – вон там, и наблюдайте за статуей, когда она двигается на свету. Похожа ли она на профиль нашего красивого друга?

– Ага, – подтвердил полицейский после тщательной проверки через полуприкрытые глаза. – Может, если бы я увидел его за пятьдесят футов или около того в плохом свете, я бы подумал, что это тот самый человек.

– Хорошо, отлично, прекрасно, – ответил де Гранден. – В тех условиях, в которых я предложу оценить мою работу зрителям, сомневаюсь, что ее будут внимательно рассматривать. Parbleu, мы должны надеяться, что их чувство художественной оценки не слишком высоко. Троубридж, mon vieux, вы поможете с этим столом? Пожалуйста, нужно переместить его в другую комнату.

Когда мы поставили стол в пяти футах от окна гостиной, что выходило на боковой двор коттеджа, де Гранден повернулся к нам с Костелло: его лицо было напряжено от волнения.

– Давайте прокрадемся к черному входу, друзья мои, – сказал он, – а вы, сержант, держите свой пистолет наготове, потому что может быть, совсем скоро нам придется метко стрелять. Диконз, – он повернулся к дверному проему и произнес с резкими и грубыми командными нотками в голосе: – Сядьте на пол, скрывшись от окна, и медленно притягивайте этой веревкой к себе столик, когда услышите мою команду. Медленно, друг мой, заметьте: в темпе, в котором человек двигается, если не торопится. Многое зависит от вашего точного соблюдения моих приказов. Теперь…

Подбежав на цыпочках к окну, де Гранден схватил и раздвинул занавеску, широко распахнул ставни и отпрянул.

– Сержант, Троубридж! – напряженно прошептал он. – Внимание! Пойдемте, allons! Будьте готовы, – бросил он команду Диконзу через плечо, выскальзывая из комнаты, – начинайте дергать за веревку, когда услышите, что открывается задняя дверь!

Тихо, как трио призраков, мы возникли в безлунной, сырой ночи, обошли стену дома и присели в тени полуразрушенной садовой бочки.

– Думаете, кто-то будет… – начал было Костелло хриплым шепотом, но де Гранден прервал его:

– Ш-ш-ш! Наблюдайте, друзья мои; смотрите туда!

Примерно в сорока футах от дома росли клены и тополя, и, когда мы повиновались повелительному кивку француза, увидели, как часть плотной тени, отбрасываемой деревьями, казалось, оторвалась от окружающего мрака и медленно направилась к освещенному окну, в котором перемещался грубо смоделированный бюст Диконза.

– Осторожно, друзья мои, никакого шума! – предупредил де Гранден, так что его слова были едва слышны в бормотании ночных звуков. К ползущей тени присоединилась другая: обе они слились в одно почти незаметное черное пятно.

Оно постепенно приближалось во мраке, потом, с внезапностью облака, изменяющего форму, эбеновое пятно трансформировалось с горизонтали на вертикаль, и два четких силуэта – приземистые, кривоногие человеческие фигуры – стали видны в темноте ночи. Дикий, жуткий, леденящий кровь крик пронзил тяжелый, насыщенный ароматами трав воздух.

Две небольшие вопящие фигуры бежали к слабо освещенному окну, но сержант Костелло оказался быстрее, чем они.

– Убью чертовых дьяволов! – взревел он, выпрыгнув из засады и размахивая своим револьвером. – Лапы вверх, или я продырявлю обоих!

– Пригнитесь, пригнитесь, глупец! – с отчаяньем вскрикнул де Гранден, тщетно пытаясь оттащить большого ирландца обратно в тень. Но он оставил эту попытку и прыгнул вперед с гибкой, кошачьей грацией, оказавшись между детективом и фигурами-тенями. Что-то подсветило ночной беззвездный воздух, темноту разрезали две вспышки яркого оранжевого пламени, и двойной рев французского армейского пистолета прогрохотал, отразившись от стены дома.

Бегущие тени внезапно остановили свой ход, казалось, мгновенно согнулись, чтобы раствориться, как пар под ветром, затем резко опустились и неподвижно залегли.

– Благословен святой Патрик! – бормотал Костелло, переворачивая распростертые тела, осматривая зияющие раны, совершенные пулями де Грандена с каким-то патетическим благоговением. – Вот это то, что я называю стрельбой, дохтур де Гранден, сор. Я знал, что вы умный маленький дьявол – прошу пардону, – но…