Принцесса выходит в свет - Михаил Коссой

между ней и всеми остальными только что выкопали глубокую канаву.

– И кто, позвольте спросить, примет это решение? – принцесса сам удивилась, как жестко это прозвучало. – О том, кого мы защищаем?

Она переводила взгляд с одного лица на другое. У архивариуса Громена, стоявшего в глубине шатра, вдруг зачесалась косматая бровь. Клиф уставился вниз, видимо, разглядывая свежевырытую канаву. Кавалер Ройд не мог сообразить, в какой угол шатра лучше пялиться. Прямо на принцессу смотрел один только рыцарь Элладайн. Однако от этого не было никакой практической пользы – на его лице было лишь ненавидимое принцессой отсутствие какого-либо выражения. Хотя, подождите-ка… Может быть, и не совсем так!

Принцесса присмотрелась и вдруг резко выдохнула.

– Но почему я? – люди снова подняли на нее глаза. – Вы все взрослые серьезные люди! Почему из всех нас решать должна я?! Потому что меня угораздило родиться в королевском замке? А если бы я родилась дурой?

Клиф хмыкнул. Ройд выпрямился. Архивариус Гормен вдруг поднес ко рту узловатый кулак и покашлял.

– Простите, Ваше Высочество. Позвольте, я скажу на правах старика.

Вместо кивка, принцесса вдруг едва уловимо вздернула подбородок и выпрямила спину.

– Да-да, – сказал архивариус. – Вот именно поэтому.

Принцесса сдвинула брови. Это еще что значит? Она плохо знала этого человека. Пару дней назад на марше они встретили его на дороге близ Хорвена вместе с парнишкой помощником и фургоном, забитым сундуками с книгами, свитками и прочими манускриптами из городского переписного дома. Граф Готемольд разорил их городок в поисках добычи и провизии, и им пришлось спасаться бегством. Они попросили разрешения следовать с Ее Высочеством.

– Все равно сохраннее места в королевстве сейчас нет, – поклонился тогда архивариус.

Сейчас он подошел поближе к столу, учтиво склонил голову, но слова оказались довольно острыми:

– Тут люди получше моего с вами знакомы. Однако же и до нас доходят разные известия, – сказал он. – Говорят же, Ваше Высочество, что вы, мол, подчиняться не умеете. А если слухи правы – что же нам решать, раз вы все равно по-своему сделаете?

Это было неприятно. Ноздри у принцессы расширились, губы поджались. Это было даже обидно! Она сама считала себя человеком вполне покладистым, договороспособным, умеющим прислушиваться к чужому мнению. Она ведь никогда никого ни к чему не принуждала! Она никогда не любила приказывать… Принцесса попыталась найти этому какое-нибудь подтверждение и уткнулась взглядом в друга детства, который уж должен знать ее, как погонщик караванный тракт! У друга, однако, обнаружилось выражение лица, с каким смотрят на маленького ребенка, по недосмотру съевшего остывший уголек – сочувствующее и отчасти извиняющееся.

– Ну… – замялся Клиф, отвечая на вопрос в глазах Ее Высочества. – Вспомните, что произошло с бароном Аппандеймом!

С Аппандеймом? Ничего с ним не произошло! Принцесса всего лишь украла у него полковой обоз, заставив все войско развернуться на середине похода, отдала под суд граждан разграбленного им города, а суд склонила к милосердию и убедила не казнить барона, а только сослать обратно в его земли.

– Просто я была несогласна! – возразила она искренне. – А он не хотел послушать!

В дальнем углу раздалось подозрительное похрюкивание. Принцесса попыталась сдвинуть брови, чтобы сохранить серьезность в такой ответственный момент, но, услышав собственные слова, не удержалась и фыркнула сама.

– Вот мы и слушаем, – стараясь не фыркнуть ей вслед, осторожно разъяснил Клиф.

– И вы будете меня слушаться, просто потому что я упрямая? То есть я хотела сказать – настойчивая и последовательная? – принцесса округлила брови арками.

– Вы умеете убеждать, Ваше Высочество, – как можно учтивее ответил Ройд.

Убеждать? Это принцессе было приятно, и она скромно сместила подбородок ближе к шее. Однако следовало честно признать, что это всего лишь лесть. Сама принцесса использовала для своих умений слово «уговаривать». Этим искусством она владела в диапазоне от забалтывания собеседника насмерть до легкого шантажа. «Убеждать» означало нечто гораздо более серьезное: делать так, чтобы собеседник разделил с ней представления о достойном.

И в чем же она собирается всех убедить? Как сейчас поступить правильно? Принцесса сумела воздержаться от того, чтобы прикусить губу и пошевелить кончиком носа, что обычно помогало ей размышлять, но делало ее похожей на кролика. Из-за этого она потратила вдвое больше времени на то, чтобы выстроить мысли в цепочку и посмотреть, где она заканчивается. Ничего хорошего она там не увидела.

Принцесса открыла рот, чтобы сказать: «Предлагаю третий путь – вернемся в Аррантон, под защиту города и замка, и подождем, чем все это закончится.» Маленькие принцессы внутри нее уже сбегались с охапками аргументов:

– Там мы сможем долго обороняться от атак Готемольда!

– Оттуда мы убедим южных баронов прийти на помощь!

– Там нас ждет матушка Хло и ее восхитительный гороховый суп!

И просто восклицаний вроде:

– Нам всем очень страшно!

Однако тем местом, где шея упирается в правую ключицу, принцесса чувствовала взгляд рыцаря Элладайна. Именно там собирались сейчас в комок сердечный пульс и нервное напряжение. И тогда на пути маленьких принцесс, вытащив кто прут, кто хлыст, встали принцесса-гордость – с шеей в три ладони обхватом, принцесса-самомнение – высоченная дылда, а также неуемная, но дурная принцесса-активистка и самая ужасная из всех – черствая, жесткая и почти глухая принцесса-ответственность.

– Мы будем спасать королевство, – твердо сказала принцесса снаружи себя с паузой после каждого слова.

– Это очень благородно! – склонил голову кавалер Ройд.

Он бы продолжил, но принцесса сразу прервала его.

– Не очень, – вздохнула она. – Вообще-то, я бы отчаянно хотела, чтобы мы спасали меня. Но, признаться, я просто не вижу в этом смысла.

Все молчали.

– Как бы это объяснить… – принцесса взялась правой рукой за колечко на среднем пальце левой. – Граф Готемольд нарушил вассальную присягу, нарушил свое слово и заодно все положение вещей в нашем королевстве. А мы хотим это положение восстановить. Вернуть жизнь каждого из вас. В этом смысл есть.

Принцесса набрала воздуха.

– Если же мы спасем меня, а Готемольд победит отца, то я стану изгнанницей, Готемольд развернет на меня охоту, и в конечном итоге… – сам по себе приподнялся подбородок, хотя его никто не просил, – …это не поможет никому из вас.

Клиф поднял здоровую руку и звонко хлопнул себя по шее, будто убил комара.

– Ясно-понятно, – выразил он, по-видимому, общее мнение хотя и не очень официально. – Значит, готовимся цапнуть его сиятельство за зад.

Клиф говорил специальным забавным голосом, каким снимают неловкость или излишнее напряжение. Лицом принцесса благодарно улыбнулась, но спину пришлось напрячь, чтобы не было видно, как дрогнули колени.

С того момента пошел уже третий день. Два из них дамские солдатики во главе с принцессой размеренно двигались на северо-запад. По вечерам разбивали лагерь, устанавливая десяток дополнительных шатров и королевские, коричневые с оранжевым и серебром, штандарты. Если за ними наблюдали дозорные разъезды Готемольда, они могли бы подумать, что дамских солдатиков больше, чем на самом деле. Это была идея Гримды. Чем больше вражеских солдат они оттянут на себя, тем легче будет его величеству.

Чем больше принцесса на это смотрела, чем дальше они двигались по выбранному пути, тем слабее становились колени. Практически все это время, размеренно покачиваясь в седле во главе армейской колонны, она размышляла о том, что в жизни, очевидно, есть моменты, когда не надо быть самой умной в округе. Какие бы счастливые озарения не вспыхивали в голове, лучше прямо в голове их и тушить, не выпуская наружу. Проблема заключалась в следующем – как узнать, что наступил именно такой момент, до того как открылся рот?

Может, стоило бы взять пример с рыцаря Элладайна и вообще перестать разговаривать? Принцесса тяжело вздохнула. Она втайне от всех уже пробовала вести себя так: держала губы сомкнутыми, а взгляд делала неопределенным. Все попытки заканчивались одинаково – у принцессы надувались щеки, расширялись глаза, она вся начинала подпрыгивать и вместо суровой загадочности и многозначительности приобретала вид человека, который давно не ходил в туалет.

Куда бы они сейчас двигались, если бы принцесса не придумала маневр с заходом Готемольду в тыл? Ясно было одно – куда бы ни двигались, отвечала бы за это не она. Скажи она: «Побежимте, пожалуйста, меня спасать», они бы сейчас уже въезжали в родной Аррантон.

Это все Элладайн. Это он все время заставляет ее строить из себя героиню славной баллады,