Жестокая одержимость - С. Массери

аккуратно добираемся до прохода и поднимаемся по ступенькам. И тут я совершаю ошибку, когда решаюсь взглянуть наверх, туда, где перед стеклом стоит сенатор Деверо, не сводящий с меня глаз.

Черт.

Грейсон планировал поговорить с ним сегодня вечером. От этой мысли меня отвлекает Уиллоу, подталкивая к коридору, и как только мы скрываемся из виду, я делаю глубокий вдох. Отец Грейсона пугает меня больше, чем его сын.

Покидая стадион и выходя на тротуар, я смотрю в обе стороны, пытаясь найти маму, и наконец замечаю ее выходящей из элегантной черной машины на другой стороне улицы.

– Вайолет! – зовет она, махая руками.

Мы с Уиллоу переходим улицу вместе, но последние несколько шагов я делаю одна. Несмотря на то, что время беспощадно к людской красоте, мама умудряется выглядеть на все сто, и люди по-прежнему отмечают наше сходство, сразу понимая, что мы – родственницы. Я часто слышу, как мою мать принимают за мою сестру из-за ее безупречной кожи и аккуратно уложенных золотистых локонов. У нас есть общие черты, которые она не может изменить с помощью ботокса: форма глаз, носа, губ и лицо в форме сердца. Отличие нашего телосложения обусловлено моим стремлением поддерживать стройность для балета, в то время как мама гордится своими изящными формами. Ее бедра и ягодицы всегда привлекали взгляды мужчин так же, как и грудь. Конечно, ее размер отнюдь не дан маме природой, хотя кого это сейчас волнует.

Я не знаю, чего ожидала. Возможно, увидеть новые морщинки в уголках ее глаз или полоски седины в волосах, но мои ожидания не оправдались.

– Что случилось? – спрашиваю я, внутренне содрогаясь от этого вопроса.

Некоторое время мама молчит, а затем пожимает плечами и засовывает руки в карманы.

– Что с тобой происходит, Вайолет?

– Прости, что? – я издаю приглушенный смешок.

– Ты не та девочка, которой была раньше, – она подходит ближе. – Ты же знаешь о нашем соглашении.

– Да, я знаю о нем, потому что подписала его. Что еще от меня требуется? – Моя кожа покрывается мурашками, так как я чувствую, что мама что-то недоговаривает.

Во время нашего телефонного разговора секретарь сенатора как бы случайно озвучила одну деталь, которая навела меня на определенные размышления. А теперь слова мамы только подтверждают сказанное той женщиной.

– Мама, что ты сделала? – спрашиваю я, и выражение ее лица становится еще более серьезным.

– Пойдем со мной.

Она хватает меня за руку и тащит обратно к стадиону. Спотыкаясь и оглядываясь, я вижу, что Уиллоу хмуро смотрит нам вслед.

Мы заходим внутрь, и мама тащит меня вверх по узкой лестнице. Мой живот завязывается узлом, потому что мы заходим за угол и направляемся к ВИП-ложам. У меня появляется чувство, что я точно знаю, куда мы идем, и все же не могу ее остановить. Мне нужно знать, что за сделку с дьяволом она заключила.

Этот момент был неизбежен с тех пор, как моя мать настояла на подаче искового заявления против Грейсона, а также наняла выдающегося адвоката, который сидел рядом с моей койкой в больнице, делал записи и фиксировал все детали фотографиями. Учитывая мое тогдашнее состояние, подобные действия казались слишком настойчивыми, но я следовала указаниям моей матери, полностью ей доверяя.

А потом это доверие подорвалось. Возможно, после того, как она высадила меня у университета и уехала не оглянувшись. А возможно, раньше, когда я заметила, что в ее взгляде, направленном в мою сторону, исчез блеск. Будто я стала неудачницей из-за того, что вслед за моей костью сломалась и моя карьера.

Так или иначе на всем пути к ВИП-ложе, занятой сенатором, меня снедает недоверие.

Мама без колебаний распахивает дверь и входит внутрь, в то время как я, шагая за ней, внимательно наблюдаю за ее нервной походкой и тревожными жестами. Например, такими, как взмах рукой, чтобы поправить волосы; вот только она опускает ее, так и не дотронувшись ни до единой пряди.

Губы моей мамы складываются в широкую фальшивую улыбку, и я чувствую, как начинаю дрожать.

Оглянувшись, я вижу стоящую в дверях Уиллоу. Странно, но я не заметила, что она идет за нами. Как только наши с ней взгляды встречаются, какой-то мужчина в костюме подходит к двери и с тихим щелчком закрывает ее прямо перед лицом моей подруги.

Я остаюсь одна.

Слева от меня стоят ряды кресел для просмотра игры, а у правой стены – длинный стол с белыми скатертями и разными закусками. Позади меня расположен бар, так что богачам не нужно далеко ходить за спиртным.

Стоящий у стекла сенатор будто проводит какую-то мини-конференцию прямо посреди игры. Думаю, его друзья не замечают, как мы зашли, потому что их шумный и громкий разговор не стихает.

На ледовом поле продолжается напряженная игра. Отсчет времени на табло идет в обратном порядке, и команда «Ястребов» опережает соперников, имея преимущество в одну шайбу. Однако, должно быть, что-то случилось, потому что игрок нашей команды был отправлен на штрафную скамью.

Мама щиплет меня за внутреннюю сторону руки, чтобы я снова обратила на нее свое внимание.

– Сенатор, – зовет она, а затем, схватив за руку и впившись ногтями в кожу, тянет меня за собой.

Стоит мне оказать ей хоть малейшее сопротивление, как она снова щиплет меня, призывая к послушанию. Не сильно, но все равно больно.

Отец Грея поворачивается в нашу сторону, и его суровый взгляд застывает на мне.

Нехорошо.

Я не могу понять, кто виновен в перемене его настроения – я или моя мать, но все равно проглатываю комок, внезапно образовавшийся в горле. Этот мужчина мне не нравится. Вот уже шесть месяцев, а на деле все семь, как его образ, сравнимый только с Бугименом [22], не покидает моего сознания. Этот человек способен погубить меня как в финансовой, так и в социальной сфере, и я не сомневаюсь, что одного его приказа будет достаточно, дабы ни одна балетная труппа не заключила со мной контракта. Ведь в его распоряжении находятся необходимые ресурсы и стимул это сделать.

– Мисс Рис, – произносит сенатор, и когда наши взгляды встречаются, во мне просыпается стыд.

Интересно, своим взглядом он молча намекает мне на отношения с его сыном?

«С его сыном, который тебя любит», – напоминаю я себе.

Не знаю точно почему, но эта мысль успокаивает меня и утешает.

Видимо, мама думает, что он обращается к ней, так как делает шаг вперед, будто нам оказывают теплый прием. Произнесенная им, наша фамилия кажется ей тем самым ожидаемым сигналом, который