Аромат изгнания - Ондин Хайят

авторитета, за который всегда держалась, от своих иллюзий и комплекса вины. Настало время ей писать свою собственную историю. Она вдруг осознала, что находится в конце цепочки женщин, которые не смогли стать матерями. Впервые в жизни она подумала об Элен без грусти. Сейчас она видела в ней не свою мать, но нелюбимую и отвергнутую дочь. В сердце шевельнулась даже нежность к ней. В последней тетради Луиза вообразила то, что хотела бы совершить. Восстановить оборванную связь с Ноной, залечить их раны, связать узы родства, примирить поколения. Талин поняла, что должна отдать дань этой памяти. Что ужас, пережитый Луизой, продолжается в иных формах и ее долг сегодня положить этому конец.

Предвечернее солнце потягивалось в небе Бандоля в пятнышках розового света. Давящая жара мало-помалу смягчалась. Может быть, наконец пойдет дождь? Талин с утра работала в мастерской. Несколько раз она готова была бросить все, но чувствовала, что должна продолжать поиски. Духи Ноны были почти готовы. Маленький белый цветок из Афин все изменил, придав композиции воздушную живость, которой ей не хватало. И все же Талин не была удовлетворена. Нона научила ее раздвигать границы, не идти легкими путями, искать совершенства снова и снова. Все ее чувства обострились. Она постепенно вошла в состояние чувственного транса и синестезии, которое предшествовало ее лучшим творениям. Образы всплывали в ее памяти: мать Луизы целует дочку в лоб перед сном, две девочки, дрожащие от холода и страха в пустыне, флакончик, купленный Инес Батанян на базаре в Алеппо, запах счастливых дней на запястье Луизы сквозь решетку, маленькая Мария, такая хрупкая и чистая, облачко, нарисованное на стене квартиры в Бейруте… Она лихорадочно искала в своем наборе ароматов. Ну почему она не подумала об этом раньше? Взяв склянку, она вдохнула аромат, свежий, камфарный и сильный аромат лаванды. Добавив его к композиции, она поняла, что ее поиск наконец завершен. Аромат, над которым она работала со дня смерти Ноны, раскрылся, далеко превзойдя все, что она себе представляла. Густой, глубокий, таинственный, теплый, пьянящий, меланхоличный, воздушный… в нем один за другим всплывали оттенки жизни. Уходящий корнями в землю, с открытым и щедрым сердцем, с душой, улетевшей выше неба.

Она позвонила Антону, чтобы разделить с ним свое открытие. В трубке долго звучали протяжные гудки, и она уже хотела отключиться, как вдруг услышала его теплый голос.

– Я нашла! – воскликнула она.

– Что нашла?

– Аромат Ноны.

– Неужели? Тебе удалось?

– Кажется, да.

– Браво, Талин! Чем же он пахнет?

– Он пахнет жизнью.

– И только?

Она рассмеялась.

– Опиши мне его, – добавил он.

– Закрой глаза и постарайся почувствовать каждый компонент в отдельности. Потом смешай их и представь себе аромат. Ты готов?

– Да.

– Эссенция абсента, абсолют ладана, лимон, шафран и роза. Есть?

– Пытаюсь, да.

– Амбра, ночной цеструм и лаванда. Получается?

– Я не такой способный, как ты, но что-то чувствую.

– Ну и как?

– Чудесно. Это жизнь, как ты и говорила! – воскликнул Антон.

Повисла пауза.

– Я хочу тебя увидеть, – сказала Талин.

– Впервые ты мне это говоришь.

– Я знаю.

– Мне очень приятно, я уж думал, что ты никогда не скажешь.

Они встретились в Бандоле на следующей неделе, и она показала ему свой мир. Он был покорен домом Ноны, цветочным орга́ном и особенно Теодором, с которым у него, несмотря на разницу в возрасте, нашлось много общего. Впервые в жизни Талин чувствовала, что может быть собой с мужчиной. Антон, не в пример Матиасу, ничего от нее не требовал. Он радостно принимал ее, когда она шла навстречу, и не возражал, если она отдалялась или уходила в себя. Рядом с ним Талин была готова дочитать две последние главы третьей тетради.

34

В день, когда Эстрелле исполнилось четырнадцать лет, я устроила праздник. Она позвала в гости всех своих подруг. Еще я пригласила Нахеля, который был уже мужчиной, верного друга Валида, Рим с ее вечными тревогами, Шерин с памятью о Лейле, Наилю и ее сына Гассама, давно помирившихся и близких, как никогда, и других людей, которых любила. Вечер удался на славу. Я наблюдала за Эстреллой. Она шутила, непринужденно держась со всеми. Я вспоминала маленькую девочку с замкнутым лицом, которую оставили однажды утром у моей двери, и была счастлива, что помогла ей расцвести. Потом, когда все ушли, она помогла мне навести порядок. Ее звонкий смех разливался по квартире, петляя между открытыми дверями, отталкиваясь от стен и вдруг улетая в распахнутые в мир окна. Когда в квартире стало чисто, она села рядом со мной.

– Спасибо за все, Луиза.

Она крепко обняла меня. Мы сидели, окутанные бесконечным покоем. Дверной звонок вырвал нас из сладких грез. Она пошла открывать.

– Луиза, там какая-то дама…

Я медленно поднялась. Я всегда знала, что этот момент однажды настанет. Я направилась к двери и вдруг увидела ее. Мое сердце отчаянно заколотилось. Мне пришлось нырнуть в самые глубины, чтобы нащупать ниточку голоса.

– Луна, это Эстрелла… Эстрелла, это твоя мать.

Я закуталась в шаль и подошла к дочери.

– Я счастлива тебя видеть.

И я вышла, чтобы дать им познакомиться. Моя история – их история. Я не справилась и теперь наверстываю. Я сшиваю наши жизни нитью прощения.

Я нашла Луну, когда Эстрелла легла спать. Она сидела за столом в кухне, на том самом месте, где мы завтракали в последний раз, много лет назад.

– Спасибо за все, что ты сделала, Луиза.

– Это я должна тебя благодарить. Ты преподнесла мне самый чудесный подарок, о каком я только могла мечтать. Я наконец стала матерью благодаря тебе.

В кухне повисло молчание. Я украдкой наблюдала за ней. Ей было тридцать три года. Ее лицо утратило детскую округлость. Тело сохранило постоянную напряженность, словно она всегда готовилась принять удар. Я снова почувствовала невозможность контакта с ней. Ее взгляд был острым, словно нож, и я, как обычно, съежилась, когда он устремился на меня. Это был взгляд разочарованного детства, взгляд обделенного. Мне надо было выговориться, но я старательно избегала смотреть на нее.

– Прости, Луна.

Я почувствовала в ней злость и отчаянное желание убежать, лишь бы не слышать того, что я хотела ей сказать.

– Прости за все, чего я не сделала, прости за все, чего не сказала. Это не по твоей вине, Луна. Ничто и никогда не было по твоей вине. Это я была разбита вдребезги и не могла ничего дать.

– Ты же дала Амбре.

– Но с ней я тоже не была матерью, ты