Нежность - Элисон Маклауд

девочки просто из любопытства. Хотя ей тоже было любопытно.

Соседки по общежитию рассказывали разное. Девочки собирались по воскресеньям вчетвером-впятером на чай с булочками, часто у камина в комнатах Верити. Верити была потрясающе красивая, с каштановыми волосами. Она рассказала, что «это» оказалось ужасно большое: в критический момент она почти испугалась, как бы «оно» не выпихнуло ей почку через рот.

Впрочем, Верити слыла ужасной врушкой.

– А куда же оно все влезает? – спросила другая девочка, Розмари, дрожа нижней губой.

Воцарилось неловкое молчание. В отличие от Верити, которая во время всего рассказа продолжала улыбаться, Розмари оплошно продемонстрировала незрелость. «Не показывай страх». Об этом знали все. Люди бывают безжалостны к равным своего пола и возраста. Неудивительно, что, когда Розмари вышла из комнаты, ей вынесли приговор: «мозговитая», но ей недостает утонченности и «сексапильности».

Верити и Диана не сомневались, что способны опознать «сексапильность» по виду так же безошибочно, как завивку-перманент.

Дина не завивалась – ее волосы, стриженные под мальчика, были густыми и прямыми. В Пейль-Холле она старалась ничем не выделяться, прикидывалась, что давно все это знает и уже пресытилась. В глубине души она не ожидала, что утрата невинности станет «слиянием душ», но не могла согласиться и с другими точками зрения: что это лишь неприятное препятствие, которое нужно преодолеть, или что это священный долг, который можно исполнить только в первую брачную ночь. Если ждать, как предписывает Церковь, можно дождаться, что врата жизни захлопнутся навсегда. Дина сама постелет себе постель – брачную, – и ей только и останется, что всю жизнь лежать там.

Она очень понимала Дездемону, полюбившую Отелло за превратности судьбы. Она хотела только встретить человека, который зацепит ее воображение. Она хотела сюжета. Может быть, даже хотела сама оказаться в сюжете. Ненадолго – она не жадная.

Но она решилась: она хочет заняться сексом, и по возможности скорее.

Тут бодрое семейство, соседствующее с ней в вагоне, разразилось хохотом, словно все эти выдающиеся уши подслушали ее мысли.

Она пошла пешком от железнодорожной станции. Поля Грейтэма были коротко стрижены и покрыты золотой щетиной. Урожай собран. Где-то горел костер – она чуяла сладкий запах дыма, – и ежевика в живых изгородях уже поспела. Чуть позже Дина возьмет ведерко и наберет ягод для бабушки.

Оказалось, двоюродный дедушка Фрэнсис тоже гостит в усадьбе. Прибыв в библиотеку, Дина поцеловала его в лысую макушку – сюрприз! – не успев даже положить сумку с книгами и другую с вещами для ночевки. Бабушка Мэделайн прикатила чайную тележку, уселась в кресло с боковинами и принялась нарезать лимон к чаю и толстые ломти лимонного кекса. Одобрительно кивнув, она сказала, что Дина прибыла очень вовремя.

Двоюродный дедушка Фрэнсис, вечный раб литературы, стал спрашивать Дину, что она изучает для трайпоса[40] по английскому языку. Дина проглотила кусок кекса и закричала в направлении дедова слухового рожка:

– Современных писателей!

– «Современных писателей», – фыркнул Фрэнсис.

Иными словами – его и его приятелей. Своих современников трудно принимать всерьез. За много лет успеваешь их перевидать и издали, и вблизи, и в самых компрометирующих позах. В самом ли деле среди них есть великие писатели? Он может многое порассказать о том, как протаскивают своих, и об удачах, обусловленных везением; о случайных прорывах и внезапно открывшихся золотых жилах; о раздутых авторитетах и незамеченных гениях – к числу которых, разумеется, относил и себя.

Кембридж только что сильно упал в его глазах.

– Современные писатели! – снова воскликнул он и многозначительно, громогласно кашлянул.

Такому предмету научного исследования недоставало строгости и утонченности. Модерновая литература! А дальше что будет? Постмодерн? А потом постпостмодерн? И кто же из этого поколения считается великим?

Дина снова закричала в слуховой рожок:

– Вирджиния Вулф! Джозеф Конрад! Кэтрин Мэнсфилд, с позволения…

Лицо деда перекосилось, словно его хватил небольшой удар:

– Мэделайн, ты помнишь Кэтрин?

– А как же. Она была такая живая. Пикантное воображение, насколько я помню, и острый ум. Впрочем, я ее не очень хорошо знала… – Мэделайн склонилась к чайнику, чтобы налить себе еще чаю. Когда она снова подняла взгляд, он слегка затуманился, словно перед глазами проходили картины прошлого. – Мы с ней виделись один раз, когда нас представили друг другу.

Она умолчала о том, кто именно их познакомил: Лоуренс, Тот-чье-имя-нельзя-называть.

– Мне очень нравятся ее рассказы. Когда я читаю «Дочери покойного полковника», то каждый раз рыдаю от смеха.

– «Маленькая колонистка», – пробормотал Фрэнсис.

– Нет! – Мэделайн наклонилась к брату. – «Дочери полковника»! Это рассказ!

– Я знаю! – обиженно ответил он. – «Маленькой колонисткой» прозвали саму Кэтрин М. Она такая и была. Маленького роста и из Австралии. Или из Новой Зеландии?

– Дедушка Фрэнсис! – укоризненно произнесла Дина.

– Я же не сказал, что это я ее так называл!

– Что ж, Дина, – сказала Мэделайн. – Я одобряю твой выбор, что бы там ни говорили Фрэнсис и твой научный руководитель. Я ужасно расстроилась, узнав, что она умерла такой молодой. Ей было едва за тридцать, насколько я помню.

– Я всегда думал, что она заразилась от него, – отрезал двоюродный дедушка Фрэнсис. – Туберкулезом в смысле.

– От кого? – спросила Дина.

Столько лет прошло, а он все еще не мог произнести это имя вслух.

– Ну ты знаешь… Бородатый такой. «Сыновья и любовники»… «Леди Чаттерли»… – Он раздраженно взмахнул рукой.

– Д. Г. Лоуренс!

Он поднял голову и ошарашенно посмотрел на внучку.

– Д. Г. Лоуренс! – радостно повторила Дина. – Я по нему пишу курсовую в этом году.

Дедушка закашлялся в салфетку.

– Фрэнсис, милый, тебе нехорошо? – Мэделайн пригвоздила его стальным взглядом поверх чашки.

– Постучать тебя по спине? – предложила Дина.

– Фрэнсис, отхлебни чаю, бога ради.

Он повиновался приказу сестры. Проклятое имя произнесено, и крыша Уинборна не обрушилась. Как это возможно?

Дина подлила себе чаю:

– Мне страшно нравятся его романы – то есть те, что я читала, а если научный руководитель одобрит мой план курсовой работы, я прочитаю абсолютно все, что Лоуренс когда-либо написал. – Она поставила чашку, вскочила на ноги и принялась оглядывать книжные полки в библиотеке. – А вообще, я думаю, может, и здесь что-нибудь найдется…

Фрэнсис скорчил гримасу.

– Ну вы понимаете, о чем я… – бросила Дина через плечо. – Старые издания и все такое…

– Ты сама составляла каталог библиотеки, так что кому и знать, как не тебе. Лично я сомневаюсь.

Фрэнсис дивился собственному потрясающему самообладанию.

Мэделайн упорно прятала взгляд.

– Когда я составляла каталог, мне было семнадцать лет! Я не могу помнить каждую книгу!

Фрэнсис у нее за спиной многозначительно посмотрел на сестру, как бы говоря: «Здесь? Его книги? Скорее ад покроется льдом!»