Нежность - Элисон Маклауд

class="p1">Мэделайн покачала головой. Предостерегающе. Брату следует придержать язык. «Девочке не нужно знать, – говорил ее взгляд. – Пусть получает удовольствие от его книг, если хочет».

Однако этот человек, думал Фрэнсис, – если он вообще человек, а не демон – сознательно и злонамеренно причинил вред их семье. Он отплатил предательством за радушие их отца и матери. Он унизил милую Мэделайн и Перси, бабушку и дедушку самой Дины. Он придумал такую страшную смерть для Перси на страницах отвратительного рассказа, и эта смерть впоследствии чудовищно воплотилась, по крайней мере частично, на Сомме. Он написал мерзкие слова о Сильвии. «Увечная». «Изуродованная». «Калека».

Сам Лоуренс был худосочной пародией на мужчину. Это святая правда. Прошло больше сорока лет, но Фрэнсис все равно не понимал, как Мэделайн умудряется сохранять спокойствие.

Лично он сдержит обещание, данное матери. Он отказывается произносить вслух это имя. Да, он скроет правду от Дины – пусть она идет собственным путем. Но не ждите, что он будет ее поощрять.

– На мой вкус, он слишком много проповедует, и к тому же пишет чересчур аффектированно.

Дина с искренним недоумением обернулась от книжной полки:

– Ой, ты и правда так думаешь? По-моему, в описаниях ему нет равных. Он вдыхает жизнь в каждую примулу, в каждую лиственницу, в каждую белку.

– Он опасен, – буркнул Фрэнсис. – Опасный человек.

– Это еще интереснее! – Дина вернулась к старикам у очага. – Чем именно опасный?

– Для людей. Он опасен для людей.

Мэделайн многозначительно взглянула на брата.

– В смысле, для персонажей. Мне всегда было ужасно жаль бедного раненого сэра Клиффорда Чаттерли. Сперва его приковали к этому механическому креслу, а потом унизили – и жена, и автор! Усугубили увечье оскорблением. Так я это называю.

– Дедушка Фрэнсис! – укоризненно сказала Дина. – Лоуренс не любит сэра Клиффорда не за то, что он инвалид! А за то, что он плохой человек. Сэр Клиффорд – моральный калека.

Что ж, рыбак рыбака видит издалека.

– Инвалидное кресло – лишь внешнее выражение неполноценности его души.

– Неужели? – поморщился Фрэнсис.

– Более того, Лоуренс дал леди Чаттерли мужа – героя войны, неходячего инвалида, с которым она хочет развестись. Он специально подтасовал карты не в ее пользу – но мы все равно ею восхищаемся! Это само по себе – достижение!

– Ну, не знаю, можно ли сказать, что я восхищаюсь леди Чаттерли…

– Нет? Даже самую чуточку? – Дина сблизила большой и указательный пальцы.

Тень улыбки появилась на лице двоюродного деда.

– Наверное, можно сказать, что я ее вожделел. Совсем немного. В юности.

Дина отхлебнула чаю:

– Да уж надеюсь!

– Мэделайн, – сказал он, как бы ища спасения у сестры. – Я, пожалуй, съем еще кусочек кекса.

– Но почему он опасен? Или был опасен? – в отчаянии спросила Дина.

Дед откашлялся:

– О, просто Мартин Секер, его издатель, любил так говорить. Бог знает, что он имел в виду, но этот человек был просто гений по части поиска неприятностей. – Фрэнсис уставился в огонь, вспоминая. – Поначалу обаятельный. Но стоило разоружиться, как он переходил в наступление.

– А ты был с ним знаком?

По виду Фрэнсиса сразу становилось ясно, что он женился молодым.

– Зачем? – спросил его изгнанник через крышку рояля. – Почти любой брак – фальшивка либо катастрофа. – Он швырнул Фрэнсису грецкий орех. – Может, вы женились из страха перед самим собой?

– Я был сильно влюблен, – краснея, ответил Фрэнсис.

– Не уверен… – Он посмотрел на сестру, теребя запонку. – Возможно, он бывал у нас мимоходом. Наши родители были щедры ко всевозможным художникам и писателям, которые нуждались в куске хлеба, крыше над головой… Или – довольно часто – хорошей ванне.

Мэделайн громко вздохнула.

– Кажется, мой приятель Дэвид… Кролик… Гарнетт его знал. Наверное, я мог его встречать… Но поскольку меня не впечатлили его труды, он не запечатлелся у меня в памяти.

Даже дедушка Дины, погибший на Первой мировой, задолго до рождения внучки, кажется, скептически смотрел со стены на Фрэнсиса.

Дина повернулась к Мэделайн:

– Бабушка, а ты была с ним знакома?

У дубовой двери их приветствовала Мэделайн, и Лоуренс приподнял мешковину с тачки, открыв кучу подарков: горшки с рассадой душистого горошка – он пообещал устроить для них трельяж в саду. Банка яблок в сиропе. Каравай хлеба, собственноручно испеченного утром, – «не такой хороший, как у Хильды, но лучше, чем у пекаря в Сторрингтоне». Бутылка французского вина.

Дедушка Фрэнсис выпрямился в кресле и перебил вопрос Дины, чтобы выручить сестру:

– Я знаю одну историю, это просто находка для девочки, изучающей английскую литературу. Однажды сам Генри Джеймс подобрал на балу носовой платок моей сестры и вернул ей.

Дина захлопала глазами. Что еще, спрашивается, мог сделать Генри Джеймс с девичьим носовым платком? Не прикарманить же.

Дедушка Фрэнсис продолжал попытки развлечь и отвлечь. Он заявил, что Вирджиния Вулф, восседавшая на «троне» в Блумсберийской группе, всегда несколько свысока смотрела на творчество их матери Элис, а также на приверженность Мейнеллов католичеству. Менее известно, что однажды Вулф заметила в разговоре с общим знакомым: «Что ж, Мейнеллы хотя бы во что-то верят». Атеизм, сообщил Фрэнсис также не без высокомерия, в конце концов стал довольно тупиковой идеологией, а «блумсберийской кучке» всегда был свойствен «бесплодный интеллектуализм».

Дедушка Фрэнсис любит поговорить, подумала Дина. Но втайне пожалела, что не застала расцвет «Колонии». Как здорово было бы встречать многочисленных гостей, разнообразных интереснейших людей: Вирджинию Вулф, которая тоже жила в Сассексе, всех этих писателей, которые просто кишели в Даунсе – во всяком случае, так казалось Дине. Руководитель ее семинара, великий Фрэнк Рэймонд Ливис[41], сказал, чтобы она на этом не зацикливалась: Вулф довольно-таки «переварена», и Дина получит гораздо больше пользы от чтения Конрада и Лоуренса.

Из творений последнего она читала – в хронологическом порядке, как бы путешествуя сквозь время вместе с ним, – «Белого павлина», «Нарушителя», «Сыновей и любовников», «Радугу» и «Влюбленных женщин», а также цензурированную версию «Любовника леди Чаттерли»: только такая и нашлась в библиотеке колледжа, поскольку любая другая версия была бы, во-первых, противозаконной, а во-вторых, «развращающей». Дине понравилась меланхоличная романтика этой книги. Однако в то же время Дина чувствовала себя обманутой – почему, она до сих пор точно не знала. Как будто во время чтения перед глазами маячили темные пятна, перекрывая вид.

Сегодня, когда она бросилась обыскивать полки семейной библиотеки, ее поддерживала тайная мысль, что, может быть, бабушка и дедушка в двадцатых или тридцатых годах купили экземпляр первой версии романа, издание 1928 года, ставшее раритетом. Но похоже, у них в семье нет поклонников Лоуренса.

Со временем она обязательно