Нежность - Элисон Маклауд

Она не забыла, что бабушка Мэделайн уклонилась от ответа на вопрос. Но тут бабушка встала и объявила, что намерена вздремнуть перед ужином. Она сжала Дине руку и выразила надежду, что внучка доест оставшийся кусок кекса. Двоюродный дедушка Фрэнсис, услышав это, скрестил руки на груди и надулся.

В семейной жизни мы все регрессируем.

Неужели роман Дины обречен быть заурядным? Этот вопрос не давал ей покоя. Надо думать, что так. Все значительные книги уже написаны. Все важные люди уже жили и умерли. Она всего лишь очередная «ньюнэмитка», умненькая девочка из среднего класса, у которой за душой хорошее образование, полученное в монастырской школе, и прабабушка, что когда-то могла стать поэтом-лауреатом – целых два раза, – но так и не стала.

От ее поколения студентов, изучающих литературу в Кембридже, ожидалось, что они будут восхищаться великими писателями, но никоим образом не стремиться стать одним из них. Это было бы глупо, и не просто глупо – смешно, если ты родилась на свет девочкой. Дина прекрасно знала, что попытка написать роман – это замах не по силам. Ей нужен жизненный опыт. Ей нужна жизнь.

Другие девочки, соседки, живущие в том же крыле Пейль-Холла, подрабатывали «отельными девицами» в «Лебеде», кембриджском заведении, известном, как рассказывали Дине, тем, что там можно без огласки заказать инсценировку адюльтера: иными словами, подспорье для развода в случаях, когда имя соответчицы не фигурирует в суде и «Бюллетене разводов». Верити и Диана «просветили» Дину как-то в воскресенье после обеда, валяясь поперек монашески узких коек в комнате застенчивой девочки по имени Джудит.

Верити умело вытащила сигарету «Житан» из пачки с танцовщицей – стройный силуэт женщины в цыганских юбках, высоко поднявшей бубен. Дина в принципе ничего не имела против курения, но знала, что пробовать первый раз в компании не стоит.

Диана – такая же красавица, как Верити, но не пламенного, а ледяного типа – объяснила, что «отельной девице» нужно только посидеть прямо, полностью одетой, на краю двуспальной кровати во вполне приличном отельном номере и позволить себя запечатлеть с ничего не выражающим лицом, когда в назначенный момент в номер ворвется фотограф.

Другие девушки подтвердили. Они зарабатывают хорошие деньги на расходы, и эти услуги пользуются спросом, поскольку в Кембридже всего четыре колледжа для женщин, и Ньюнэм – один из них. В гостинице «Лебедь» требовались респектабельные девушки среднего класса для респектабельных мужчин среднего класса, которые могут позволить себе аккуратный, достойный своего уровня развод.

После фотографирования управляющий отеля попросту выдумывал имя девушке на снимке и отправлял его клиенту, чтобы жена клиента могла использовать фото как «вещественные доказательства» в суде. Вроде бы против мужа, но на самом деле – для того, чтобы он мог получить развод и (обычно) сбежать с какой-нибудь двадцатидевятилетней «штучкой». По фальшивому имени тебя невозможно выследить, все «абсолютно законно», а у тебя в кармане две гинеи!

Дина подумала, что это не только легкий заработок, но и может оказаться полезным для романа, в котором надеялась описать тайную жизнь и беспокойные сердца внешне сонного английского университетского городка. Что она знала о беспокойных сердцах, если не считать собственного? Одно дело – художественный вымысел; другое – когда ничего не смыслишь в том, о чем пишешь.

Она осознавала, что в глазах окружающих выглядит довольно незрелой. Однако ей самой мнилось – она до такой степени созрела, что чуть не лопается. Она успела прочитать так много книг, что ей казалось: в ее гранитном основании залег слоями сверкающий осадок бесчисленных жизней и человеческого опыта. Впрочем, выразить это в прозе у нее не получалось. К началу третьего курса она поняла, что ее ум не слишком интересует преподавателей: они считают ее идеи компетентными, но пресными. Однажды она рискнула и допустила отступление, зачитывая вслух свое эссе о «Золотой чаше» мистеру Ливису у него в кабинете за столом для семинаров. Она подняла голову от страницы и сообщила как бы между прочим, что престарелый Генри Джеймс однажды навестил имение ее семьи в Сассексе и позировал фотографу с семейным пони! Мистер Ливис ответил ничего не выражающим взглядом.

Как она могла быть настолько банальной? Она получит диплом второго класса – и хорошо еще, если не в самом хвосте курса. Скоро она вернется в Лондон, где ей предстоит крутить ручку печатного станка в типографии дедушки Фрэнсиса, производя на свет издания, которые мало кто покупает. А со временем, что бы она ни делала, как бы ни старалась, какой бы способной себя ни проявила, он наймет какого-нибудь мальчишку и сделает его редактором.

На следующее утро в колонию приехала двоюродная бабушка Виола и временно поселилась в Хлев-Холле. У них с Диной были большие планы: побелить стены изнутри, а также отодрать и выбросить старый зеленый линолеум. Семидесятичетырехлетняя бабушка Виола была маленькая, но крепкая и выносливая, как все женщины Мейнеллов. Кстати, бабушку Мэделайн, которой было уже под восемьдесят, приходилось убеждать, что возраст все же может быть помехой и что ей разрешат только наблюдать. Что касается Фрэнсиса, он уже исчез: сказал, что пойдет прогуляться и заглянет в лавку, получить «вести из окружающего мира». За завтраком он сообщил, что Хрущев с супругой сейчас находятся с визитом в Соединенных Штатах, объезжают страну как гости президента. Дине казалось, что все это где-то очень далеко.

Она до сих пор удивлялась, что ни в одном из жилищ «колонии» не нашлось ни единой книги Лоуренса. И почему бабушка Мэделайн ушла от ответа, когда Дина о нем спросила? Может, они были знакомы? Иначе с чего бы бабушка вдруг прикинулась сфинксом?

Наляпывая на стены побелку, Дина отпустила воображение на волю. Погода стояла теплая и сухая, и на время малярных работ они с бабушкой Виолой оставили окна и двери Хлев-Холла открытыми всем ветрам ясного сентябрьского дня.

Скоро они нанесли первый слой побелки, и темные волосы Дины покрылись проседью. Она все время забывала, что нельзя прислоняться к стенам, которые бабушка уже побелила. Заметив что-то тускло блестящее в пыли, в щели между стеной гостиной и книжным шкафом, Дина решила, что это стопор для двери или детская игрушка, потерянная кем-то при переезде.

Она склонилась, напрягая руку и пальцы, но непонятная штука застряла в щели чуть дальше, чем дотягивалась Дина. Наконец она легла на голые доски пола и вытянулась во весь рост. У человека, оставившего эту вещь, руки явно были длиннее, чем у нее…

Она