Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс

объяснила, что ему нужно привести все дела в порядок, и немедленно».

Потом Терри позвонил Колину.

– Ты сидишь? У меня Альцгеймер.

«Это был шок, – рассказывает Колин. – Я просто не мог поверить. Не хотел верить».

Пока мы ехали, Терри быстро заговорил:

– Мне надо закончить «Народ», – сказал он. – И написать автобиографию…

Но сколько времени у него оставалось? Два года? Год? Полгода? Мы поняли, что не знаем.

– Мы расчистим график, – сказал он. – Напишем столько книг, сколько успеем.

Его голос становился все более удрученным.

– Это хотя бы я, – сказал Терри в какой-то момент после долгого молчания. – Хотя бы не Лин.

Вернувшись домой, он все рассказал Лин. Меня он позвал с собой – наверное, чтобы я заполнил пробелы в случае, если он забыл что-то важное. Лин обняла его.

«В каком-то смысле я сперва почувствовала облегчение, – говорит Лин. – Я думала, он скажет, что у него опухоль мозга. Но ведь от опухолей можно вылечиться».

«Он позвонил мне в тот же вечер, – рассказывает Дэйв Басби. – Сказал: “У меня очень неприятные новости”. Кажется, тогда он думал, что у него осталось два года рабочей жизни, если повезет. Трудно было придумать, что ему ответить. Я только повторял, как сочувствую».

Позже тем вечером я позвонил узнать, как он. Терри сказал, что они с Лин в слезах рассказали все Рианне, потом поужинали и посмотрели фильм, как делали каждый вечер пятницы. Его подчинил странный инстинкт просто жить дальше, будто ничего не изменилось, даже отлично зная, что изменилось все. Казалось, его мир одновременно рухнул и остался прежним. Ведь болезнь даже не проявлялась внешне. На следующий день, в субботу, он работал в саду и поймал себя на том, что насвистывает. Он не понимал, откуда в нем взялась эта неожиданная стойкость. Но рассказывал мне, что был ей рад.

Новости просочились почти моментально. Уже в выходные мне позвонил спросить о Терри человек, узнавший о диагнозе от кого-то еще, кому мы ничего не говорили. Очевидно, так мы бы скоро потеряли контроль над ситуацией. В понедельник утром мы обсудили это с Терри в Часовне.

– Как думаешь, кому надо рассказать?

Я хотел составить список: друзья, издатели, бизнес-партнеры… Терри стоял у окна Часовни.

– Я думаю, надо рассказать всем, – ответил он.

В понедельник он написал заявление, озаглавив его «Ситуёвина» (An Embuggerance).

Ребят,

я бы хотел еще какое-то время об этом не рассказывать, но из-за приближающихся конвентов и, конечно, из-за необходимости известить издателей мне кажется неправильным скрывать новости. У меня обнаружили очень редкую форму болезни Альцгеймера с ранним началом, которая и стояла за фантомным «инсультом» в этом году.

Мы здесь относимся к этому философски и, наверное, с легким оптимизмом. Пока что продолжается работа над «Народом» и набросками «Незримых академиков». Если ничего не изменится, я ожидаю, что выполню все текущие и, насколько это возможно, будущие обещания, но еще обсужу это отдельно с разными организаторами. Если честно, я бы хотел, чтобы люди сохраняли спокойствие, потому что, по-моему, меня хватит еще как минимум на несколько книг.

Когда я закончил печатать, Терри перечитал текст.

– Поставь смайлик, чтобы они поняли, что мы смертельно серьезны, – сказал он.

И я поставил.

…потому что, по-моему, меня хватит еще минимум на несколько книг: O)

Терри не вел соцсетей. «Твиттеру» еще и двух лет не исполнилось, он не обрел нынешней популярности, и Терри не притрагивался к сайтам, которые издевательски называл «Мое Лицо» и «Твоя Труба»7. Но недавно он завел привычку постить новости на сайте Сандры Кидби, посвященном мерчу по Плоскому миру, и именно там во вторник 11 декабря мы выложили «Ситуёвину».

Реакция нас ошеломила. Уже спустя несколько минут хлынули сотни, а вскоре и тысячи сообщений, выражающих сочувствие и поддержку, а затем сайт и вовсе рухнул. Пришлось перенести его на отдельный сервер, пока Терри кричал через кабинет, не очень-то помогая: «Купи еще скорости!»

Итак, новость стала публичной. Но правда заключалась в том, что мы сами еще толком не понимали, как на нее реагировать. Мы буквально сидели в кабинете и гуглили «Альцгеймер» и «ЗКА». Вот так примитивно – играли в доктора Гугла, надеясь, что если долго искать, то найдется кто-нибудь, кто скажет, будто люди с Альцгеймером доживают здоровыми и счастливыми до 110 лет. Так вышло, что наши первые поиски привели к Джереми Хьюзу, директору Общества Альцгеймера. Но Джереми не успел ответить нам в сроки, поставленные терпением Терри8. Зато Ребекка Вуд из Фонда исследований болезни Альцгеймера взяла трубку сразу, и поэтому именно Фонд исследований болезни Альцгеймера, а не Общество Альцгеймера получил намеренно публичный и сенсационный взнос Терри в 1 миллион долларов, объявленный на ежегодной конференции фонда в Бристоле в марте 2008 года9.

И это «Исследования Альцгеймера» направили Терри к профессору Рою Джонсу из Центра RICE – благотворительного фонда в Бате. Рой много работал с пациентами с деменцией и основал одну из первых в Британии клиник, специализирующихся на расстройствах памяти, и он согласился принять Терри как пациента. На первой встрече в апреле 2008 года Рой задавал вопросы и проводил тесты, чтобы определить, насколько прогрессировала болезнь. Один его вопрос был о том, как Терри справляется в супермаркете. Мы с Терри переглянулись. Неожиданно! Прямо как вопрос «Сколько стоит пинта молока?», призванный подловить оторвавшихся от жизни знаменитостей.

Тогда вступил я:

– Пожалуй, супермаркеты уже очень-очень давно не играют большой роли в жизни Терри…

Но хоть мы и обошли этот момент, тесты все же добрались до сути. В ответ на просьбу назвать как можно больше слов в конкретных категориях – животные, страны – Терри с удовольствием тараторил так быстро и бегло, что врач, доктор Клаудия Метцлер-Бэддели, не успевала записывать. Но когда его попросили повторить простые карандашные рисунки – два пересекающихся пятиугольника, спираль с тремя петлями, примитивный домик – и расставить цифры на циферблате, он забуксовал. Рой привел мне аналогию с разбитым зеркалом: если я хочу понять, как Терри теперь начинает видеть мир, то должен представить, будто смотрю в разбитое зеркало, причем в одних его осколках отражение перевернуто, в других оно яркое и цветное, в третьих – черно-белое, а в каких-то его и вовсе нет. Для больного попытка разобраться, что он видит, – это попытка понять, в какой осколок смотреть.

Рой выписал «Арицепт». Он не мог остановить ЗКА, но мог смягчить и даже замедлить течение болезни. Но Терри пришлось платить за лекарство 120 фунтов в месяц. Оказывается, он не мог получать его по страховке Национального здравоохранения, потому что был еще слишком «молод» для Альцгеймера. Этот пример бюрократической гениальности доводил Терри до белого каления. «Проще купить крэк у грязного барыги за автовокзалом, чем мне – получить “Арицепт”», – бушевал он.

Особым искусством было находить