Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс

он переставил буквы в имени «Сара». Ну, он же подписывает сотни книг подряд, должно же это время от времени случаться? Но в тот раз перепутанные буквы его явно обеспокоили. Он смотрел на страницу, словно пытался понять, что не так и как это исправить. «Не вижу», – сказал он наконец со странным смешком. Снял очки и протянул мне, и я их протер. После этого он продолжил подписывать книги как ни в чем не бывало. Но момент был странный. Казалось, он говорит это все чаще – он не видит. Или что-то светится на странице. Или на то, на что он смотрит, ложится тень.

А тот случай, когда он задел машиной ворота дома его родителей рядом с Хей-он-Уаем? Он навещал отца, страдавшего от рака поджелудочной железы в последней стадии, а значит, это был 2006‐й – как минимум за полтора года до диагноза. Всего лишь царапина, но он не хотел даже видеть того, что сделал. Просто вышел, запер машину и ушел. Домой приехал на такси, а позже я съездил и забрал слегка пострадавший «Ягуар». И больше Терри за руль не садился. «А если бы это был ребенок на переходе?» – все твердил он, и мне казалось, будто он делает из мухи слона. Подумаешь, всего-то задел столб… Но на следующий же день мы положили его права в конверт и отправили обратно в DVLA. Что ж, Терри никогда и не нравилось водить – может, он только искал повод. Но из-за такой радикальной реакции на мелкую оплошность невозможно не задуматься, оглядываясь назад: не говорила ли в нем подспудная тревога – сгущающееся чувство, будто что-то неладно?

Эти накапливающиеся случаи сперва привели нас к офтальмологу, потом – к врачу общей практики. Это был август 2007‐го, сразу после завершения «Делай деньги!». Я пошел с ним за компанию.

Врач спросила, не замечал ли Терри за собой провалов в памяти.

– Не помню, – сказал Терри.

Барабанная дробь, цимбалы. Он будет выступать всю неделю, приходите.

Врач провела стандартный когнитивный тест на деменцию – и он не вызвал у Терри никаких затруднений. Тогда она отправила его на МРТ в больницу Нью-Холл в Солсбери. Писатель до конца, он заявлял, что лежал в лязгающей бочке сканера и думал: «Тут тоже найдется какой-нибудь материал, на будущее». Сканирование показало паттерны, характерные для смерти клеток от транзиторной ишемической атаки – микроинсульта. Но повреждение выглядело скорее давним, чем свежим. Возможно, сказали Терри, у него три-четыре года назад был микроинсульт. Терри очень понравилась эта мысль. «Пережил инсульт и даже не заметил», – сказал он гордо. Долговременных эффектов бояться не стоило. Он вернулся домой с облегчением и новой уверенностью.

Но происшествия не прекращались. Их становилось больше, на них уже нельзя было смотреть сквозь пальцы. Теперь уже время от времени наступали короткие периоды, когда все казалось запутанным, или странно ошеломительным – «дни, как на вокзале Клэпхем-Джанкшен». И теперь, когда я подавал ему чашку чая, он тянулся к ней обеими руками, словно чтобы лишний раз убедиться, что держит ее крепко. И со стола он брал чашку обеими руками, а перед тем, как поставить, постукивал по нему пальцами. Этот стук вошел в саундтрек Часовни – слегка раздражающий, как привычка супруга, на которую лучше не обращать внимания. В конце концов я не удержался и спросил.

– Просто убеждаюсь, что стол еще на месте, – тихо ответил он.

Однажды я был на антресолях Часовни. Вдруг я услышал, как снизу меня зовет Терри:

– Ну и что ты с ней сделал?

Я спустился к нему.

– С чем и что я сделал?

Он смотрел на клавиатуру.

– «S». Ты вынул «S». Где она?

Это меня озадачило. Я подошел и посмотрел. Буква «S» была на месте – между буквами «A» и «D», как и положено. Я наклонился и нажал ее.

Тогда он посмотрел мне в глаза. И в его взгляде читался испуг.

Как же это, наверное, было страшно: его мир внезапно и необъяснимо терял смысл, спутанные сигналы шли даже от компьютерной клавиатуры – одного из самых знакомых предметов.

Вскоре после этого он вошел утром в Часовню с ботинками не на тех ногах. Он ничего не замечал.

Мы вернулись к врачу, та направила его к специалисту – доктору Питеру Нестору, неврологу в больнице Адденбрука в Кембридже. Шла уже первая неделя декабря 2007 года, была пятница. Я привез Терри, и его целый день осматривали и сканировали.

Днем, пока я сидел в коридоре, доктор Нестор подошел ко мне и сказал:

– Кажется, я знаю, в чем дело.

– Можете сказать? – спросил я.

Он ответил, что Терри проходит последний тест, и, когда будут результаты, он расскажет нам обоим.

Я решил, что это скверный знак.

Немного погодя мы сидели напротив доктора Нестора в типичном безликом кабинете больницы Национальной службы здравоохранения, с раковиной, койкой и бумажной простыней.

– Терри, кажется, у вас ЗКА – задняя кортикальная атрофия, – сказал доктор Нестор.

– Что это? – спросил он.

– Это редкая форма болезни Альцгеймера.

После этого в комнате словно поднялся туман. Доктор Нестор все еще говорил, но, по-моему, ни я, ни Терри его не слушали. Ну или слушали, но в то же время пытались прийти в себя. Потом Терри говорил, что из-за шока и страха практически галлюцинировал. Он видел, что доктор Нестор сидит перед ним, обведенный огненно-красным ореолом.

До меня доходили только отрывки.

…задняя часть мозга… визуальные данные… моторные навыки… очень редкая… прогрессирует… неизлечимо.

Мы медленно встали и вышли из кабинета. Потом стояли в коридоре и пытались собраться с мыслями. Через некоторое время дверь открылась и вышел доктор Нестор в пиджаке, заканчивая рабочий день. Надел на ноги велосипедные клипсы и ушел. Терри сказал, что и велосипедные клипсы были в огне.

В конце концов мы направились к машине. Было так странно. Никакого курса действий, никакого выхода, никакой даты начала лечения – потому что лечения не было. Не за что держаться – даже не возьмешь брошюру перед уходом. Мы ушли так же, как пришли, только теперь у одного из нас в 59 лет была неизлечимая дегенеративная болезнь мозга.

В машине я спросил: «Что хочешь сделать?» По первоначальному плану мы должны были заехать к Колину Смайту в Джеррардс-Кросс, где Терри надо было подписать книги для благотворительного аукциона, но теперь Терри хотел сразу поехать домой. Из машины он позвонил Сандре – давнему другу семьи, моей партнерше.

«Не было никакой преамбулы, – вспоминает Сандра. – Я взяла трубку, он просто сказал: “Это Альцгеймер”, – и расплакался».

Сандра, которая уже пережила травму Альцгеймера у своего отца Джерри, тут же поняла, что ждет впереди, и тоже расплакалась.

«Он все спрашивал: “Что мне делать? Что сказать жене?” Я как могла