Мешок с костями - Стивен Кинг

«У него есть дело, которое больше не терпит отлагательств»,— писала она.

«…вы прекращаете подготовку к судебному процессу, обещая темсамым оставить его в покое», — писала она.

Да это же предсмертная записка!

Но дело об опеке завершено, не так ли? Даже купленный спотрохами судья не сможет назначить опекуном мертвеца.

«Доброе утро» наконец-то сменилось местными новостями. Ипервой, естественно, стало самоубийство Макса Дивоура. По экрану бежали помехи,но я разглядел упомянутый Биллом диван, обитый красным бархатом. Роджетт Уитморсидела на нем, сложив руки на коленях. Вроде бы в одном из помощников шерифа яузнал Джорджа Футмена, хотя помехи не позволили рассмотреть лицо.

В последние восемь месяцев мистер Дивоур часто говорил обуходе из жизни, сказала Уитмор. Чувствовал он себя очень плохо. Вчера вечеромон попросил ее прогуляться с ним по Улице, и она поняла, что он хочетполюбоваться последним для себя закатом. Закат, кстати, был великолепным,добавила она. В этом я не мог с ней не согласиться. Закат я запомнил оченьхорошо, едва не утонув в его лучах.

Роджетт зачитывала заявление Дивоура, когда вновь зазвонилтелефон. Слова Мэтти едва прорывались сквозь рыдания:

— Новости… Майк, ты видел… ты знаешь…

Это все, что удалось ей сказать. Я объяснил, что знаю,спасибо Биллу Дину, и как раз сейчас смотрю информационный выпуск. Онапопыталась ответить, но у нее ничего не вышло. Зато в ее всхлипываниях я уловилчувство вины, облегчение, ужас и… радость. Спросил, где Ки. Я сочувствовалМэтти — до сегодняшнего утра она пребывала в полной уверенности, что МаксДивоур — ее злейший враг, но мне не хотелось, чтобы трехлетняя Ки видела своюмать в таком состоянии.

— Во дворе, — выговорила Мэтти. — Она уже позавтракала. Атеперь кор… кормит кукол.

— Кормит кукол. Понятно. Отлично. Тогда вам надовыплакаться. Сейчас и сразу. Пока ее нет.

Она плакала минуты две, может, и больше. Я стоял, прижавтрубку к уху, набираясь терпения.

«Я собираюсь дать тебе один шанс спасти твою душу», — сказалмне Дивоур, но наутро умер сам, и его душа уже там, где ей и положено быть. Онумер, Мэтти свободна, я могу писать. Вроде бы надо прыгать от радости, а неполучается.

Наконец она совладала с нервами:

— Извините. Я так плачу… действительно плачу… впервые сосмерти Лэнса.

— Имеете полное право.

— Приходите на ленч, — попросила она. — Пожалуйста, Майк,приходите на ленч. Ки проводит вторую половину дня у подруги из Летнейбиблейской школы, и мы сможем поговорить. Мне надо с кем-то поговорить…Господи, у меня кружится голова. Пожалуйста, приходите.

— Я бы с удовольствием, но, думаю, эта идея не из лучших.Особенно в отсутствие Ки.

И я пересказал ей разговор с Биллом Дином, разумеется, вотредактированном виде. Она слушала внимательно. Закончив, я ожидал взрыва, нозабыл один простой факт: Мэтти Стенчфилд Дивоур прожила в Тэ-Эр всю жизнь. Изнала, что к чему.

— Я понимаю, что раны затянутся быстрее, если я не будуподнимать глаз, держать рот на замке, а колени — вместе, — ответила она, — и ясделаю все, что в моих силах, но нельзя требовать от меня невозможного. Старикпытался отнять у меня дочь, неужели в этом чертовом супермаркете этого непонимают?

— Я понимаю.

— Знаю. Поэтому и хочу поговорить с вами.

— Так, может, нам пообедать в парке Касл-Рока? Там же, где ив пятницу? Скажем, в пять часов?

— Мне придется взять с собой Ки…

— Отлично. Привезите ее. Скажите ей, что сказку «Ганс иГретель» я знаю наизусть и с удовольствием перескажу ее. Вы позвоните Джону вФиладельфию? Введете его в курс дела?

— Да. Только приду в себя и позвоню. Где-нибудь через час.Господи, как же я счастлива. Я знаю, нельзя радоваться смерти другого человека,но меня просто распирает от счастья. Я боюсь взорваться.

— Я тоже. — На другом конце провода повисла тишина. Потом яуслышал тяжелый вздох:

— Мэтти? С вами все в порядке?

— Да, но как сказать трехлетней девочке, что у нее умер дед?

«Скажите ей, что старый козел поскользнулся и головой ухнулв Мешок со Счастьем», — подумал я и прикрыл рукой рот, чтобы заглушить смешок.

— Я не знаю, но вам придется что-то сказать, как только оназайдет в трейлер.

— Придется? Почему?

— Потому что она вас увидит. Увидит ваше лицо.

* * *

В кабинете на втором этаже я выдержал ровно два часа, апотом жара погнала меня вниз: в десять утра термометр на крыльце показывалдевяносто девять градусов[106].

По моим прикидкам на втором этаже было градусов на пятьвыше.

Надеясь, что я не совершаю ошибки, я вытащил штепсель«Ай-би-эм» из розетки и снес пишущую машинку вниз. Работал я без рубашки, икогда пересекал гостиную, задний торец машинки соскользнул с покрытого потомживота, и я едва не выронил ее себе на ноги. Машинку я удержал, но вспомнил олодыжке, которую повредил, падая в озеро. Поставил «Ай-би-эм» на пол, осмотрелногу Черно-лиловый синяк приличных размеров, небольшая припухлость. Я решил,что только пребывание в холодной воде спасло меня от более серьезныхпоследствий.

Машинку я поставил на столик на террасе, подключил провод кудлинителю и воткнул штепсель в розетку над каминной доской по соседству сБантером. Я сел за стол, глядя на синевато-серую поверхность озера, и замер вожидании очередного приступа… Но желудок не скрутило, глаза не полезли изорбит, дыхание не перехватило. Катаклизма не произошло. Слова лились так жегладко, как и в жарком, душном кабинете, а потное тело приятно холодил легкийветерок. Я забыл о Максе Дивоуре, Мэтти Дивоур, Кире Дивоур. Забыл о Джо Нунэни Саре Тидуэлл. Забыл о себе. И еще два часа пребывал во Флориде. Приближалсядень казни Джона Шеклефорда. И Энди Дрейк вступил в схватку со временем.

В реальный мир меня вернул телефонный звонок, на этот раз невызвав у меня отрицательных эмоций. Если б не он, я бы печатал и печатал, покамедузой не растекся бы по полу.

Звонил мой брат. Мы поговорили о матери, по мнению Сида, отполного маразма ее отделяло совсем немного, и о ее сестре Френсин, которая виюне сломала бедро. Сид полюбопытствовал, как у меня дела, и я ответил, что всев полном порядке. Были кое-какие сложности с новой книгой (в моей семье вселичные проблемы принято обсуждать лишь после того, как они остались в прошлом).А как маленький Сид, спросил я. Клево, ответил он, что, по моему разумению,означало — нормально. Сыну Сидди исполнилось двенадцать, так что мой братецвладел молодежным сленгом. Его новая бухгалтерская фирма постепенно становиласьна ноги, хотя поначалу будущее виделось ему исключительно в черном цвете (обэтом я услышал впервые). И он вновь поблагодарил меня за те деньги, что яодолжил ему в прошлом ноябре. Я ответил, что считал себя обязанным поддержатьего, и сказал абсолютную правду. Особенно если учесть, что с матерью онпроводил куда больше времени, чем я. Общаясь с ней как лично, так и потелефону.