Обратный отсчет: Равнина - Токацин

— Здесь можно выпрямиться, — Вепуат огляделся, довольно хмыкнул и тронул пальцем кожу, растянутую на костяном каркасе. Это была выдвижная ширма, символическая дверь с нарисованным на ней ромбом, разделённым на четыре части. Гедимин, заметив его, угрюмо сощурился. «Знакомый значок… Так отмечают мастерские?»

За ширмой был ещё один лаз, только с высоким «потолком». Пара шагов вперёд и вбок — и Гедимин едва не сшиб костяную полку. Что-то зазвенело. Вепуат укоризненно хмыкнул.

— Чуть повернись, и пройдёшь. Тут, так-то, просторно.

Гедимин поморщился.

Джагулам тут, наверное, хватило бы места, но два сармата стояли впритык, и поворачиваться приходилось очень осторожно. Полка, едва не уроненная Гедимином, была частью крепления для инструментов — две резные кости вбили в «стену» под углом, в их выемках лежали рукоятками вниз штыри и стеклодувные трубки. В прорези поменьше продели щипцы и лезвия. Сааг-туул всё бежал вперёд, и «палуба» под ногами качалась, но инструменты не дребезжали — угол крепления был рассчитан точно. Гедимин, одобрительно хмыкнув, огляделся по сторонам. Откуда-то тянуло теплом. «Печь… А, вот она.»

Горн замуровали в дальнюю стену, на максимальном расстоянии от кожи сааг-туула, в мёртвом куске панциря. Из другого куска сделали заслонку. В прорезанных в ней окошках тускло светились рэссеновые пластинки. Металл накалился докрасна — от него и тянуло жаром, и Гедимин, если бы придвинулся ближе, оставил бы на нём кусок оплавленной обшивки.

— Индикаторы, — прошептал он, поддевая заслонку. Сдвинуть её удалось не сразу — что-то мешало. «Кривые у них направляющие,» — думал сармат, надавливая под другим углом. «Ага, вот так оно работает. Поэтому на бегу и не отваливается.»

Большая ниша была почти целиком замазана глиной — только внутреннюю часть оставили пустой и поделили на ячейки. Внизу были камеры, наполненные кейеком, — камешки торчали из стенок и лежали внутри; над ними в глине проделали округлые отверстия с выступами. Гедимин насчитал восемь в ряд — по одному над каждой камерой, все — разного размера.

— Походная печь, — Вепуат кивнул на что-то, вмурованное в соседнюю стену. — И походные тигли.

Тиглей тоже было восемь. «Каждый — под свою камеру,» — определил Гедимин по выступам и вмятинам. Он поднял ёмкость из почерневшей глины, вставил в отверстие нужной формы, — она легла, как влитая.

— Можно так, на ходу, и работать, — пробормотал Вепуат. — Да, наверное, и работали. Смотри, кувшин! Они всё-таки уцелели…

Гедимин оглянулся на подвесной кувшин — стеклянный диск, утыканный по периметру изогнутыми шипами. На нём желтели знаки — чья-то подпись.

— Почему бы не уцелеть? Ими никто не стрелял, — буркнул сармат, вынимая из печи горячий плавильный конус. «Джагулы, может, и работают на ходу. Но мне тряска мешает. Даже чертёж толком не обдумаешь.»

— Удобная мастерская, — сказал Вепуат, задумчиво перебирая инструменты. — Интересно, что кузница у них на другом боку. Для симметрии, что ли…

— И там плавят рэссену? — Гедимин недоверчиво покачал головой. «Попадалась она под сканер или нет? Должна была. Но тут столько отсеков, что собьёшься.»

— Ну да. Тут же проблема только в количестве кейека, — отозвался Вепуат. — У Джагулов его много. Такая же печка в дальней стене. Только растянута не в ширину, а в высоту. Металл стекает в формы…

— Четыре тысячи градусов, — пробормотал Гедимин, тронув когтем ближайшую «стену». — И не обуглится же…

Вепуат хмыкнул.

— Там много глины и всяких камней. Многослойная такая обшивка. Сходим? Только ты не плавь ничего, ладно? Джагулы очень просили ничего не трогать. Урджену опять что-то там приснилось…

Гедимин поморщился.

— Слышал. Про ворота. Про литейню ничего не было.

11 день Лучей, месяц Пустоты. Равнина, Сфен Воздуха — Сфен Жизни — Сфен Огня, город Теккех

Шлак, покрывающий осколки кейека, слущивался от лёгкого нажатия, как тонкая кожура, — Гедимин даже удивился его податливости. Очищенные обломки падали в подставленные карманы — сармат складывал их по пять штук, надеясь, что этого не хватит для серьёзного нагрева. Закрыв наполненную нишу, он потянулся к соседней, тронул прикрывающий её щиток — и досадливо хмыкнул: осколок кейека, забытый в кулаке, от неосторожного нажатия сбросил шлаковую корку и вылетел из пальцев. Гедимин поймал его на лету и недовольно сощурился на свежую проплавленную борозду — камешек, не успевший остыть, проехался по обшивке.

«Сейчас поправим,» — сармат отделил повреждённый щиток, тронул его «жалом» лучевого резака — и помянул мать-пробирку: пластина, вместо того, чтобы разгладиться, развалилась надвое. Гедимин потянулся за ней и выругался уже вслух — остатки щитка рассыпались в кулаке, и так, что их проще было перенапылить, чем склеить.

«Сейчас распла… Hasu!» — сармат еле удержался, чтобы не грохнуть кулаком по ближайшему твёрдому предмету. Расплав, мгновенно вскипев, брызнул с ладони. Брызги расплескались по груди, в разлёте задев и респиратор, и щиток над глазами.

«Да что за…» — Гедимин уставился на руки. Пальцы двигались, как обычно, не слипаясь и не выгибаясь под странными углами. «Я же этих щитков гору перечинил…»

— Сердитый ветер! — донеслось из плотного кольца Джагулов-погонщиков. Они собрались на лбу лежащего зверя и уже несколько минут о чём-то спорили. Урджен вздыбил гриву и недобро скалился. Рявкнув про ветер, он снова присел и заговорил быстро и невнятно. Трое погонщиков переглянулись и прижали уши.

— Что у них там? — спросил Гедимин у Вепуата. С тех пор, как Джагулы устроились на привал, он дремал, растянувшись между выступами брони — и сейчас ещё не до конца проснулся и задумчиво смотрел на реку, засыпанную снегом, и что-то насвистывал. Услышав вопрос Гедимина, он растерянно мигнул.

— Что?.. Хм. И правда, — он поднялся на ноги, пристально глядя на Джагулов. Урджен снова вскинулся и рявкнул что-то неразборчивое. Взгляд у него был странный — то ли сердитый, то ли напуганный.

«Интересно. Не шарахаются,» — думал Гедимин, наблюдая, как Джагулы окружают подошедшего Вепуата. Урджен держался поодаль, смотрел искоса и что-то угрюмо рычал. Вепуат наклонил голову набок и растерянно хмыкнул.