Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана - Рене Груссе

участок городских укреплений (5–6 февраля). Осажденным оставалось только сдаться. Солдаты гарнизона попытались бежать. Монголы их переловили, разделили между своими подразделениями и перебили всех до последнего. 10 февраля сам халиф сдался Хулагу. Тот велел ему отдать приказ населению, чтобы оно вышло из города, бросив оружие. «Безоружные жители, как сообщает Рашид ад-Дин, выходили группами и сдавались монголам, которые их немедленно убивали». Тех, кто не выполнил приказа, монголы, войдя в город, убивали там. За массовой резней последовал пожар (13 февраля). Разграбление Багдада продолжалось семнадцать дней. Погибли девяносто тысяч жителей. Халифа же, после того как его заставили отдать свои сокровища и раскрыть последние тайники, монголы, вероятно не желая из уважения к его достоинству проливать его кровь, зашили в мешок, по которому пустили вскачь лошадей, растоптавших его копытами (около 20 февраля). Величайший город мира, включая джума-мечеть, был предан огню, гробницы Аббасидов были разрушены.

Симпатии Хулагу к христианству

Восточным христианам взятие Багдада монголами показалось небесным возмездием. К тому же монголы, в рядах которых насчитывалось много несториан, вроде наймана Китбуки (не говоря уже о вспомогательном грузинском войске, приведенном Газаном Брошем, армяно-грузинским князем Хачена), во время разграбления Багдада целенаправленно щадили его жителей-христиан. «При взятии Багдада, – пишет армянский хронист Киракос Гандзакеци, – супруга Хулагу, Докуз-хатун, которая была несторианкой, созвала христиан несторианского исповедания и всех других исповеданий и вымолила им жизнь. Хулагу пощадил их и оставил им все, чем они владели». Да, подтверждает Вардан[210], багдадские христиане в момент штурма города, по указанию несторианского патриарха Макихи, заперлись в церкви: монголы не тронули ни здания, ни верующих. Хулагу даже подарил патриарху Макихе один из халифских дворцов – тот, что принадлежал деватдару, или вице-канцлеру.

Армянин Киракос Гандзакеци передает ощущение радости, почти торжества всех этих восточных христиан в связи с падением Багдада. «С основания этого города прошло пятьсот пятнадцать лет. Все это время, что он, подобно сосущей кровь пиявке, сохранял власть, он поглотил целый мир. А теперь он отдал все, что взял. Он был наказан за пролитую кровь, за сделанное зло, мера его злодеяний переполнилась. Тирания мусульман продолжалась шестьсот сорок семь лет».

Ужасные монголы в глазах несториан, яковитов и армян представали мстителями за угнетенное христианство, божественными спасителями, пришедшими из Гоби, чтобы ударить исламу в тыл и поколебать его до самого основания. Кто бы мог подумать, что безвестные миссионеры, ушедшие в VII в. из Селевкии-на-Тигре или Беит-Абе проповедовать Евангелие на бесплодных землях Восточного Туркестана и Монголии, пожнут такую жатву?

Милость, которой пользовались при Хулагу христиане, была в значительной степени результатом влияния главной жены этого монарха, Докуз-хатун – кереитской принцессы, родной племянницы последнего кереитского царя ван-хана Тогрула. Менгу, высоко ценивший ее ум, рекомендовал Хулагу советоваться с ней в делах. «Поскольку кереиты давно уже приняли христианство, – пишет Рашид ад-Дин, – Докуз-хатун постоянно старалась защищать христиан, которые на протяжении ее жизни процветали. Хулагу, чтобы сделать приятное этой принцессе, осыпал христиан своими благодеяниями и доказательствами своего уважения. И дошло до того, что на всей территории его царства ежедневно возводились новые церкви, а у порога орду Догуз-хатун стояла постоянная часовня, и в ней звонили в колокола». «Персидские монголы, – подтверждает армянский монах Вардан, – возили с собой полотняную палатку в форме церкви. Джамахар (трещотка) созывал верующих на молитву. Ежедневно служились обедни со священниками и дьяконами. Там спокойно жили священники, приехавшие от христиан всякого языка. Пришедшие просить мира, они получали его и возвращались с подарками». Племянница Докуз-хатун, Тукити-хатун, также одна из жен Хулагу, была не менее ревностно предана несторианскому христианству.

Действия Докуз-хатун диктовались не только семейными традициями. «Она надеялась, – рассказывает монах Вардан, бывший ее доверенным лицом, – увидеть христианство в новом, еще большем блеске. Все его успехи следует признать делом ее рук». Хулагу, хоть и был буддистом, по меньшей мере разделял эту симпатию. В этом плане нет ничего красноречивее продолжения рассказа Вардана. «В 1264 г., – пишет армянский святой, – ильхан Хулагу приказал позвать нас, меня, вартабеда Саркиса (Сергея), и Крикора (Григория), и Авака, священника из Тифлиса. Мы пришли к этому могущественному монарху в начале татарского года, в июле, во время курултая. Когда нас пропустили к Хулагу, он избавил нас от необходимости преклонять колени и простираться перед ним ниц по татарскому этикету, ибо христиане падают ниц только перед Богом. Он попросил нас благословить вино и принял его из наших рук. Хулагу сказал мне: „Я позвал тебя, чтобы ты познакомился со мной и чтобы молился за меня от всего сердца“. После чего нас усадили, сопровождавшие меня братья запели гимны, грузины отслужили свою службу, сирийцы и греки сделали то же самое. Ильхан сказал мне: „Эти монахи пришли отовсюду, чтобы навестить меня и благословить. Это доказательство того, что бог благоприятствует мне“». Однажды Хулагу вспомнил при Вардане свою мать, несторианку Соркуктани. «Однажды он велел уйти всем придворным и в присутствии лишь двоих человек долго беседовал со мной о событиях своей жизни, своем детстве и своей матери, которая была христианкой». Хулагу не перешел в христианство. Мы знаем, что он оставался скорее буддистом, точнее, преданным бодхисатве Матрейе. Но в его иранском царстве не было буддистов, тогда как христиане: несториане, яковиты, армяне и грузины – были многочисленны, и естественно, что он, за неимением собственных единоверцев, покровительствовал единоверцам своей матери и жены. В разговоре с монахом Варданом он признался, что его симпатии к христианству начали рыть ров между ним и его кузенами, чингизидскими ханами Южной России и Туркестана (ханства Кипчак и Чагатай). Вардан приписывает ему такие слова: «Мы любим христиан, а они благосклонны к мусульманам».

Поход Хулагу в Сирию

После взятия Багдада и уничтожения халифата Хулагу по Хамаданской дороге вернулся в Азербайджан. По примеру монгольских военачальников Чермогана и Байджу, управлявших Персией до него, он избрал север этой страны местом пребывания своей династии. Азербайджанские города Тебриз и Марага играли роль столиц, в той мере, в какой его остававшийся кочевым двор пребывал поблизости от этих городов. Хулагу повелел построить много зданий в окрестностях озера Урмия, где предпочитал находиться: «обсерваторию на холме севернее Мараги, дворец в Алатаге, языческие храмы (бутханаха) в Хое». Казна, состоявшая из взятой в Багдаде добычи, хранилась в сильно укрепленном замке на одном из островов на этом озере. Муганские и Арранские равнины служили местом зимнего пребывания Хулагу и его предшественников, как прежде Чермогана и Байджу, там отъедались лошади их конницы. Летом принцы дома Хулагу откочевывали к горам Алатага, отрогам