Бочка но-шпы и ложка яда - Татьяна Полякова

Дама замерла, приоткрыв рот. Сообразив, что дама на вопросне ответит, я пробормотала:

— Извините, нам пора…

— Да-да, мы понимаем, — вновь затараториладама. — Мы только заскочим к Бореньке, а потом к вам. Мы всегда егонавещаем. Какая утрата для русской литературы, — всхлипнула она и извлеклаиз рукава мятый носовой платок. Хоботов тоже всхлипнул и посмотрел на меня сдушевной мукой.

— Мы осиротели, — сказал он.

— Мы тоже, — совершенно серьезно ответилаСофья. — Будет о чем поговорить вечером.

Хоботовы потрусили к могиле, трогательно поддерживая другдруга, а мы устроились в машине.

— Будут денег просить, не давай, — хмуро бросилаСофья, поворачивая ключ зажигания. — Откуда взялся этот друг? —спросила она. Вопрос был риторический, но я ответила:

— Понятия не имею.

— Физиономия прескверная, рыльце остренькое, глазкизлые, и весь какой-то скользкий. Очень похож на шантажиста.

— Только этого не хватало, — поморщилась я.

Как только мы подъехали к дому, на пороге появилась Натальяи радостно сообщила:

— Макс приехал. Ушел купаться. С полчаса какушел. — Тут Наталья перешла на шепот:

— Серова тоже приехала. Пьет кофе на веранде. Думаю,Макс от нее сбежал. Прибыла в десять утра. Я сказала, вы в церкви, онаотдохнула в своей прежней комнате.

— Поднимемся на веранду, надо поздороваться сСеровой, — со вздохом заметила я. Софья сочувственно кивнула, мол, ничегоне поделаешь.

Вдвоем мы поднялись на второй этаж, дверь на веранду былараспахнута, и я увидела Валентину Николаевну. Она сидела в плетеном креслеспиной ко мне. На ней был черный деловой костюм и рыжие мокасины, ВалентинаНиколаевна называла это своим стилем.

Когда-то Серова училась вместе с моим мужем в Литературноминституте. Слава пришла к ней гораздо раньше, чем к Артемьеву. Она писаласентиментальные романы, именовала себя прозаиком и, в общем-то, была вполнесимпатичным человеком, если бы не одно, точнее, два обстоятельства. Кто-токогда-то сказал ей, что она красавица, и она в это свято поверила. Потомповерила, что она — серьезный писатель, и вела себя соответственно. Сейчас онауверенно приближалась к пятидесяти, располнела, сделала неудачную пластическуюоперацию и выглядела старше своих лет. Но она вроде бы этого не замечала, а ейникто не намекнул, и дама продолжала изображать роковую красавицу, томноповодила плечами, смотрела со значением, а говорила так, точно оставлялазавещание потомкам.

С моим мужем они как будто дружили. Кажется, он ею искренневосхищался, она проявляла сдержанность в оценке его произведений, но неизменноподчеркивала, что уважает его как человека В литературных кругах такаятерпимость — большая редкость, так что они, скорее всего, действительноиспытывали друг к другу симпатию.

— Добрый день, — радостно сказала я.

Валентина повернулась и послала мне улыбку.

— Ларочка, — сказала она нараспев, протягивая мнеруку с таким видом, точно всерьез рассчитывала, что я примусь лобызать ее. Рукуя пожала, а Валентину поцеловала в щеку, она сделала вид, что тоже меня целует.Мы были на «ты», но она всегда разговаривала со мной так, точно я несмышленоедитя или дурочка.

Подозреваю, что она считала меня совершенно никчемнымсозданием, которому повезло отхватить в мужья известного человека.

— Как твои дела? Выглядишь прекрасно, — заметилаона с легким недовольством.

— Какие у меня дела? — пожала я плечами. —Пытаюсь меньше думать о своей утрате.

Софья устроилась в кресле за спиной Серовой и оттуда строиламне рожи. Валентина Николаевна к ней относилась как к прислуге и обращала нанее внимание только в случае крайней нужды.

— Как я тебе сочувствую Замену Борису будет найтинепросто. — Кажется, она не сомневалась, что меня только это и заботит.

Сама Валентина вдовела уже шесть лет и даже из этого событияумудрилась сделать шоу. Во всех своих интервью она неизменно подчеркивала, чтодо конца жизни останется верна своей любви и светлой памяти мужа. Скорее всего,подходящих кандидатов в мужья у нее просто не было. Покойный Серов, вечныйпрапорщик, которого она упорно именовала майором, скончался от белой горячки.Ничего предосудительного я в этом не находила, коли уж два моих супругаскончались от той же хворобы, но Валентина, как видно, придерживалась иногомнения.

Она предпочитала именовать горячку инсультом.

Детей у них не было, и в последние годы в речах ВалентиныНиколаевны появились сентиментальные ноты. Она стала помогать двум детскимдомам и вроде бы даже собиралась усыновить ребенка. Я считала это болтовнейдосужих журналистов, но, вне всякого сомнения, приближение старости ВалентинуНиколаевну печалило, она писала все меньше и меньше, а говорила все больше ибольше.

— Как дети? — ласково поинтересовалась она.

— Макса скоро увидишь, Кристина еще не приехала.

— У нее, кажется, появился поклонник?

— Да. С ним ты тоже познакомишься, — заверила я.

— Надеюсь, девочке повезло и она встретила приличногомолодого человека, — не без яда заметила Валентина. — А ее матьприедет?

— Разумеется, — с ноткой удивления в голосеотозвалась я. — Не возражаешь, если я тебя ненадолго покину? Хотелось быпривести себя в порядок перед обедом.

— Да-да, конечно. Занимайся своими делами, —кивнула она. — Если ты не против, я бы осталась на несколько дней.

— Конечно, не против, — удивилась я.

— Ты разобрала бумаги Бориса? — вкрадчивопоинтересовалась Валентина.

— Я думала заняться этим после годины, — вздохнулая с постной миной.

— Я могла бы предложить свою помощь, — улыбнуласьВалентина. Улыбалась она всегда так, точно кто-то ей растягивал рот до ушей,выражение ее лица при этом становилось злобно-страдальческим.

Она поспешно отвела взгляд, а Софья многозначительно поднялаброви. Гадай теперь, с чего вдруг такая милость.

— Что ты, — запротестовала я, — разве я могузлоупотреблять твоей добротой. Спасибо, но об этом не может быть и речи. —Одна мысль, что Серова задержится здесь более чем на пару дней, приводила меняв ужас.