Корни - Алекс Хейли

Мисси Анна продолжала навещать массу Уоллера, хотя не так часто, как раньше. Русби рассказал Белл, что теперь ее больше всего занимают молодые массы. Бывая у дяди, Анна всегда встречалась с Киззи и обычно привозила старые платья, чтобы Белл переделала их для дочери. Киззи была крупнее, хотя и намного моложе мисси Анны. Но теперь, словно по какому-то неписаному соглашению, они проводили вместе всего полчаса, прогуливаясь и беседуя на заднем дворе, а потом мисси Анна уезжала.

Киззи всегда стояла и смотрела ей вслед, а потом очень быстро уходила в свою хижину и погружалась в учебу. Она часто читала и писала до самого ужина. Кунте не нравилось, что дочка преуспевает в науках, но он признавал, что ей нужно чем-то заняться – особенно теперь, когда она потеряла давнюю подругу. Киззи и сама становилась подростком, а это порождало для всей семьи новые тревоги.

Сразу после Рождества 1803 года подул сильный ветер и пошел снег. Снег сыпался огромными, пушистыми хлопьями. Он укутал землю так, что многие дороги стали совсем непроезжими – пробраться можно было только на самых больших повозках. Когда масса отправлялся на вызов к самым тяжелым больным, ему приходилось ехать верхом, а Кунта оставался на плантации, помогая Като, Ною и Скрипачу расчищать дорожки и рубить дрова для очагов и каминов.

Они оказались отрезанными от мира. Даже газета массы Уоллера перестала приходить почти месяц назад, со времени первого сильного снегопада. Рабы обсуждали те жалкие клочки новостей, какие до них доходили. Белые массы страшно радовались тому, как президент Джефферсон «управляет кабинетом», хотя раньше его взгляды на рабство их беспокоили. Став президентом, Джефферсон сократил численность армии и флота, уменьшил государственный долг, даже отменил налог на личную собственность. Скрипач считал, что этот закон особенно пришелся по душе богатым белым массам.

Но Кунта сказал, что во время последней поездки в город до большой метели белые только и говорили, что о «Луизинской покупке» Джефферсона – когда президент приобрел у французов огромную территорию всего по три цента за акр.

– Во всем этом мне больше всего нравится то, – добавил он, – что массе Наполеону пришлось продать землю так дешево. Ему теперь нелегко приходится, и Франции нужны деньги. Я слышал, что пятьдесят тысяч французов погибли или умерли – это им за то, что они сделали с Туссеном на Гаити!

Эта мысль все еще грела рабов, когда ближе к вечеру на плантацию прискакал черный. Массу вызвали к очень тяжелому пациенту, а рабы получили новые печальные известия. Генерал Туссен умер от холода и голода в сырой темнице на высокой французской горе, куда его посадил Наполеон.

Даже через три дня Кунта все еще не оправился от этого удара. Днем он пришел в хижину за миской горячего супа. Отряхнув ноги от снега, вошел в комнату, снял перчатки и вдруг заметил, что Киззи лежит перед очагом и вид у нее очень напуганный.

– Она себя плохо чувствует, – сказала Белл, заваривая травяной чай.

Когда чай заварился, она велела Киззи подняться и выпить. Кунта почувствовал, что от него что-то скрывают. Но стоило ему еще несколько минут посидеть в натопленной, плотно закрытой комнате, как он сразу же понял – у Киззи начались первые крови.

Вот уже почти тринадцать дождей он смотрел, как растет и взрослеет его Киззи. В последнее время он понимал, что она вот-вот станет женщиной, и все же оказался совершенно к этому не готов. Впрочем, день прошел, Киззи немного пришла в себя и вернулась к работе в большом доме. И только тогда Кунта впервые заметил, как округлилось и расцвело девичье тело дочери. Со смущенным почтением он заметил ее груди, похожие на манго, ее пышные ягодицы. Она даже ходить стала не как девчонка. Теперь, выходя из-за разделяющей комнаты шторки, он всегда отводил глаза. А если Киззи вдруг оказывалась не совсем одетой, смущались уже оба.

В Африке – теперь уже Африка казалась Кунте ушедшей в далекое прошлое – Белл сейчас советовала бы Киззи, как ухаживать за своей кожей (масло дерева ши придало бы ей красивый блеск), как красиво чернить губы, ладони и ступни молотой сажей. Киззи в своем возрасте уже начала бы привлекать внимание мужчин, которые видели бы в ней хорошо воспитанную, красивую и девственную молодую жену. Кунте была ненавистна сама мысль о том, что фото какого-то мужчины войдет в бедра Киззи. Но потом он успокоил себя тем, что произойти это может только после достойной свадьбы. На родине он уже оценивал бы личные качества и происхождение мужчин, которые проявили бы брачный интерес к Киззи. Уж он бы постарался найти для нее лучшего мужа и точно определил, какую цену запросить за ее руку.

Но отправившись чистить снег вместе со Скрипачом, юным Ноем и Като, Кунта принялся ругать себя за то, что подумал об африканских обычаях и традициях. Здесь их никто не знает и не собирается соблюдать. Его высмеяли бы даже черные, если бы он заговорил об этом. И все же он не мог не думать о подходящем женихе для Киззи. Жениху должно быть от тридцати до тридцати пяти дождей. И Кунта тут же спохватился, что снова думает об африканских традициях! Ему пришлось заставить себя вспомнить брачные обычаи земли тубобов. Здесь девушки выходили замуж – «прыгали через щетку» – за своих ровесников.

Кунта тут же подумал о Ное. Этот парень всегда ему нравился. Он был на два года старше Киззи. В пятнадцать лет он уже был зрелым, серьезным и ответственным – а еще сильным и крупным. Чем дольше Кунта думал об этом, тем более подходящим казался ему такой жених. Единственным недостатком было то, что Ной никогда не проявлял к Киззи ни малейшего личного интереса. Да и сама Киззи вела себя так, словно Ноя не существовало. Кунта удивлялся, почему им двоим не стать хотя бы друзьями? Ной был интересным и привлекательным молодым человеком. Он должен был бы обратить на себя внимание Киззи – пусть даже она и не влюбилась в него. Кунта задумался, а нельзя ли как-то повлиять на них обоих, чтобы пути их пересеклись? Но потом почувствовал, что лучше всего не вмешиваться в жизнь молодых людей, а заниматься своими делами. Белл всегда говорила, что все устроится само собой. И Кунте оставалось только надеяться на то, что Аллах поможет природе взять свое и молодые люди, живущие бок о бок, все же заметят друг друга.

– Чтобы никогда больше я не слышала, что ты крутишь хвостом перед этим Ноем! Слышишь, Киззи? Узнаю – задам тебе трепку!

Услышав такие слова, Кунта замер в нескольких шагах от двери хижины. А Белл продолжала:

– Тебе еще и шестнадцати не исполнилось! Что подумает твой паппи, если узнает, что ты себя так ведешь?

Кунта повернулся и по тропинке пошел в амбар, чтобы обдумать услышанное. «Крутит хвостом» перед Ноем! Сама Белл этого не видела, но кто-то ей сказал. Наверняка тетушка Сьюки или сестра Мэнди: от этих старых сплетниц ничего не ускользнет. Кунта не удивился бы, если бы кто-то из них заметил что-то совершенно невинное и раздул в нечто невероятное. Но что? Из того, что он услышал, было ясно: Белл наверняка не скажет ему, пока это не повторится и не возникнет необходимости это прекратить. Кунта и подумать не мог, чтобы расспросить обо всем Белл – слишком уж это походило на женские сплетни.