Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

class="p1">– Но в настоящий момент тебе предстоит сделать простой выбор: съесть это жуткое на вид кушанье или остаться очень и очень голодным.

Мальчик выпрямился и, как она знала заранее, протянул руку к миске. В конце концов перед ней был нормальный подросток, всегда голодный, даже в самых лучших условиях, но теперь умирающий от голода.

Рукуей поднес миску ко рту, незнакомый запах заставил его отдернуться; однако несколькими схожими с рыданием глотками проглотил все содержимое.

– Хорошо, – довольным тоном сказала она, наблюдая за ним.

– Я думал, что эта еда окажется много хуже, – проговорил он, утирая рот тыльной стороной ладони.

– Вот подумай о том, что ты сейчас сказал, – посоветовала она. – По моему опыту, на свете есть очень много вещей, оказавшихся не такими плохими, как я их сначала считала.

Запах гнева наполнил палатку, однако она не стала извиняться за то, что использовала доминирующую форму личного местоимения в его присутствии.

– Здесь каждый из нас делает свой выбор, так что всем нам надлежит научиться быть сувереном самому себе: я думаю, и я решаю. В этом нет оскорбления ни тебе, ни кому-то другому.

Указав рукой на опустошенную миску, она прозаичным тоном проинформировала:

– С солью это блюдо вкуснее, но у нас сейчас здесь нет соли.

– А что это было такое?

– Ты уверен в том, что действительно хочешь знать это? – спросила она, расставив уши, с интересом глядя на него отцовскими глазами.

Поколебавшись, он поднял подбородок.

– Это эмбрионы кха’ани, – сказала она ему.

Он ужаснулся, прижал уши к голове, едва удержал рвоту, но только посмотрел в ее глаза и сглотнул.

– Хорошо, – вновь проговорила она. – Ты понял меня? На свете все выбор, даже то, что ты ешь. Особенно то, что ты ешь!

Встав, она обратила к нему лицо – тонкую версию его собственного, – наследственность Китхери явно доминировала в этом поколении, как и в следующем за ним.

– У нас жана’ата не едят руна. В нашем поселке мы не покупаем свою жизнь чужой смертью. Вот так. Выбирай. Будешь ли ты жить за чужой счет или же сделаешь все, что должен, для того чтобы научиться жить другим способом?

И, предоставив ему возможность подумать, она повернулась и вышла из шатра.

У молодого и здорового юноши ноги заживали быстрее, чем у женщин. Через день-другой он уже мог оставлять свой шатер и, хромая, одолевать небольшое расстояние до ближайшего холма, с вершины которого можно было видеть обрывки и осколки цивилизации. Несколько дней подряд, одинокий и молчаливый, он наблюдал за людьми в этой высокой и холодной долине. Сжигаемый позором, извиваясь от их унижения, он отыскал свою приемную мать и излил на нее всю свою ярость. Она молча слушала Рукуея до тех пор, пока он не выдохся, а потом жестом пригласила его сесть рядом с ней.

– Знаешь, чего мне сейчас не хватает острее всего? – невозмутимо проговорила дама Суукмель Схирот у Ваадаи. – Застольных манер.

Ошеломленный, Рукуей вырвался из объятий и с открытым ртом уставился на нее. Суукмель улыбнулась и снова привлекла мальчика к себе.

– Никто не знает, как правильно есть эту жижу. Я уже три раза пролила на себя это кушанье из яиц кха’ани. Разве можно принять достойный вид, когда с головы до ног измазалась ими? Неудивительно, что Хэ’энала ходит здесь голой…

Суукмель сказала это для того, чтобы повеселить Рукуея, абсурдная мысль сработала, однако Таксайу все равно возмутилась.

– Эта личность ходит здесь нагишом, потому что не умеет носить одежду, – фыркнула рунаo из своего гнездышка в углу. – Еще бы, ведь ее воспитали в глуши иноземцы и дикие некультурные руна!

Рукуей уже не знал, как правильно реагировать на это неожиданное утверждение, что не помешало ему, однако, высказать собственное мнение.

– Невыносимо видеть, как женщина жана’ата расхаживает по поселку совсем без одежды, – заявил он, – вне зависимости от того, какое скверное воспитание она получила.

– Она говорит, что мы, жана’ата, должны научиться жить собственными силами. Это может потребоваться для того, чтобы мы ощутили себя полностью независимыми от руна, хотя сама она надеется, что связь наша не порвется, и всеми своими силами старается предотвратить такую возможность, – сообщила им Суукмель. Рукуей и Таксайу молча внимали. – Она пытается научиться прясть на ножном станке, однако до сих пор не сумела этого сделать и потому решила ходить голышом, пока не научится…

– Это ж надо такое придумать! – возмутилась Тaксайу. – Чтобы жана’ата пряла!

– Потом она говорила еще, что просто не любит одежду, – продолжила Суукмель. – Но понимает, что это смущает всех нас, и не хочет начинать фиерно.

– Что еще за фиерно? – раздраженным тоном буркнул Рукуей, чуждое слово руанжи вдруг взбесило его. Среди всех непривычных обстоятельств, с которыми ему приходилось сталкиваться среди этих чужаков, более всего его смущало это смешение, эта порча языков. «Как можно понять смысл, если слова, которыми ты думаешь, лишены порядка и четкости?» — внутренне возмущался он.

– Я спрашивала ее об этом, – спокойно продолжала говорить Суукмель. – Слово «фиерно» означает грозовую тучу, однако вся фраза понимается как то, что устроивший скандал навлекает грозу на все селение.

Рукуей фыркнул.

– Отличный образ, – подсказала Суукмель, зная своего пасынка. – Мне нравится сама идея. Она напоминает мне о господине моем, муже, который всякий раз после очередного скучного совещания метался по двору, как будто в фиерно…

Она вдруг умолкла, ощутив, как печаль дождем проливается в ее сердце. Шатер вдруг показался ей тесным и переполненным народом, хотя общество ее разделяли только Таксайу и Рукуей.

– Возможно, прогулка пойдет мне на пользу, – произнесла она.

Таксайу уронила уши, на лице Рукуея читалось сомнение.

– Да, – проговорила тогда Суукмель, теперь уже уверенная в своем намерении, потому что они усомнились в ее мудрости и благопристойности. – Да, я должна пройтись.

– Но как эта Хэ’энала может оказаться моей кузиной? – спросил ее Рукуей по прошествии нескольких утренних трапез, после того как они позавтракали странным и тем не менее не вызывающим отвращения паштетом, которым их кормили в доме Лаакса.

– У моего отца не было ни сестер, ни братьев. И как может быть этот иноземец шурином Шетри?

Она на мгновение смутилась:

– Исаак, бесспорно, существо необычное, но поет он прекрасно, ты согласен со мной?

Перемена темы не осталась незамеченной.

– Неужели я задал такой неловкий вопрос?

– Неловкий? – переспросила Суукмель.

Она понимала, что мгновение это рано или поздно настанет, но, конечно, не могла предвидеть, что это произойдет в такой обстановке. Гордость собственным происхождением не слишком процветала среди лишенных ранга детей наложниц Хлавина, однако Рукуей точно знал своего отца,