Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

имела права… глазами, которым не положено было жить.

– Мы с тобой близкие родственники, – оскалился Рукуей, глядя на нее с каменистого бережка, на который упал под тяжестью Шетри. – Тебя родила сестра моего отца!

Лицо ее просветлело, смущенное, но вместе с тем счастливое. И он не хотел уже ничего другого, кроме как разрушить это счастье.

– Мой отец убил твоего, – бросил он ей в лицо с откровенной жестокостью, – дважды двенадцать дней назад.

Рукуей был восхищен молчанием, рожденным его словами, он был рад тому, что заставил кого-то другого охнуть от утраты, рад был тому, что лицо ее исказила боль.

– Твой отец погиб не один. Равнина Инброкара была завалена трупами, и когда я в последний раз видел своего отца, он лежал рядом с твоим. Убитый такими же, как они! – взвыл он, указуя обвиняющей рукой на обступивших руна. – Ты говорила о выборе, женщина. Так что выбирай! Кто из нас будет умирать за восстановление чести мертвых?

Не было слышно ни звука, кроме их собственного дыхания, стона ветра и дальнего трубного зова какого-то горного животного, нарушающего торжественность мгновения, и тонкого плача Исаака, закружившего на краю толпы.

Приложив руку к животу, Хэ’энала поднялась на ноги, и при полном дневном свете он увидел, что беременность не округлила ее, что перед ним худая и усталая женщина. Напряженным взглядом она обвела жана’ата, решивших остаться в долине Н’Жарр.

– Передо мной тот же самый выбор, что и перед тобой, – сказала она. – Жить или мстить. Предпочитаю жить.

Пристально посмотрев на Рукуея, она указала на каменистую тропу, уходившую на восток, к перевалу между двух гор.

– В той стороне живут подобные тебе, предпочитающие смерть. До них три дня пути по этой тропе. Спросишь племянника моего мужа, Атаанси Эрата. Там едят хорошо, – сказала она, возвышая голос, так чтобы все могли слышать. – Или точнее будет сказать – там едят много. Они во всем выбирают смерть. Они мстят за свои утраты, платят смертью за смерть и умрут в крови, но с полными животами. Тебе будут там рады, кузен. А я почту убитых своей жизнью и еще научу тех, кто захочет внимать тому, что в моем выборе тоже есть своя доблесть.

Плач Исаака превратился в стон, к которому присоединились рыдания осиротевшего жана’ата, мужа и мальчика одновременно. Сидя рядом с ним, Хэ’энала привалилась к Рукуею, тонкой рукой обняла его за плечи и прижала к себе.

– Отцы наши мертвы, – шепнула он плачущему мальчику. – А мы живы. Оставайся со мной живым, кузен. Живи дальше…

Завороженные драмой жители селения смотрели на них, руна раскачивались до тех пор, пока Шетри не прогнал всех. Наконец остались только двое, брат и сестра, а еще Исаак, кружение которого постепенно замедлялось.

Повзрослев и сделавшись более устойчивым к возмущениям повседневности, если их скоро брали под контроль, Исаак не понял и даже не заметил эмоций, владевших его сестрой и ее кузеном. Однако он сделал все возможное, чтобы внести ясность.

– Мне есть что сказать, – объявил он громким и невыразительным голосом. Исаак не стал смотреть на Рукуея и, безусловно, предпочел бы не приближаться к столь явно непредсказуемой личности, но сказал ему: – Твое дело – учить песни. – Помолчав, он добавил: – И учить им других.

Тишина не была нарушена, и Исаак сумел закончить мысль:

– Однажды я научу тебя одной песне, – сказал он мальчику. – Она еще не готова. Ты можешь уйти отсюда на какое-то время, но возвращайся.

Джордано Бруно

2084 год по земному летоисчислению

– Я оставался с Хэ’эналой и своей приемной матерью, Суукмель, до тех пор, пока мне не исполнилось четырнадцать лет, – расскажет Рукуей Китхери Эмилио Сандосу годы спустя. – Я научился петь с Исааком, и он подчас говорил мне совершенно необычайные вещи. Я привык доверять его… суждению. Очень странным он был человеком, но в итоге он оказался прав: я рожден был для того, чтобы учить песни и учить им других. Почти пять лет я бродил по горам Гарну… потому что должен был услышать и запомнить историю каждого из жана’ата, выжившего в эти последние годы. Я жаждал познакомиться с колыбельными и литературой. Я хотел понять законы и политику, познать поэзию, сохранить малую долю ума и искусства мира, умершего на моих глазах.

– Но в итоге ты вернулся назад в долину, – заметил Сандос. – К Хэ’энале и Исааку?

– Да.

– И к этому времени Исаак уже был готов к тому, чтобы познакомить тебя с найденной им музыкой?

– Да.

Исаак встретил Рукуея у начала прохода. Как всегда нагой, с тем же потрепанным зонтиком над головой, он не посмотрел на Рукуея, не поздоровался с ним, не стал расспрашивать о его путешествиях. Он просто стоял на его пути.

– Я знаю, почему ты здесь, – сказал наконец Исаак. – Ты пришел для того, чтобы узнать песню. – Он помолчал. – Я нашел музыку. – Помолчал снова. – Но слов для нее пока еще нет.

В голосе его не было эмоций, однако, повинуясь некоему невысказанному внутреннему неудовольствию перед лицом не приведенного к порядку хаоса, Исаак начал кружить, жужжать и размахивать руками.

– Что же не так, Исаак? – спросил Рукуей, уже наученный жизнью понимать чужую боль.

Вращение внезапно прекратилось, и Исаак покачнулся.

– Музыку невозможно спеть, пока у нее нет слов, – сказал он наконец. – У песен всегда есть слова.

Рукуей, научившийся заботиться о странном брате своей кузины еще до того, как ушел в свое странствие, ощутил потребность успокоить его.

– Я найду эти слова, Исаак, – пообещал он. Обет, данный по юности и неведению, был исполнен в зрелые годы и при полном понимании. Рукуей Китхери никогда не пожалеет о нем.

Глава 32

Джордано Бруно

Октябрь 2078 года по земному летоисчислению

– Посмотрите только на то, что они натворили, – выдохнул Жосеба Уризарбаррена, сперва с восхищением, потом со скорбью, когда начали поступать снимки планеты. – Посмотрите на то, что они сделали!

– Боже мой, – прошептал Джон Кандотти, – как прекрасно…

– Прекрасно! – воскликнул Жосеба, гневным жестом указывая на дисплей. – Сколько же народа умерло для того, чтобы это произошло? – И осекся, опасаясь, что Сандос услышал его слова и принял их на свой счет, однако лингвист был поглощен собственным делом в противоположном конце ходовой рубки, мониторя радиопередачи, которые они могли теперь слушать прямо на радиоволне.

– Жосеба, о чем вы говорите! – разволновался Джон. – Это великолепно! Это… это…

– Это катастрофа! – свирепым тоном проговорил Жосеба, сотрясаясь от бессильной ярости. – Разве вы не видите? Они полностью разрушили экологическую систему. Все переменилось!

Поднявшись на ноги, он