Когда был Лютер маленький, с кудрявой головой... - Андрей Дубровский

– Вот, ты как есть человек важный и сурьёзный, знамо, что прославленный. А токмо за всё время, что в наших краях отдохновение имеешь с супружницей своей и детьми малыми, на народ наш туземный никак не повлиял. Это ж, дык, как-то вот так, – подытожил туземный оратор.

– Так ведь, вот так оно, стало быть, – важно ответствовал Лютер.

Он всегда так важнотуманно отвечал, когда не знал, чего от него хотят.

– Что ж, довод твой справедлив, – продолжал старец. – Но рассуди сам: испокон веков так повелось, что белые люди когда к нам приходят, то завсегда стараются что-нибудь у нас взять и взамен что-нибудь дать. Берут они обычно серебро да злато, да каменья самоцветные и бивень слоновий. Дают же, к примеру, Слово Божье да совет благочестивый.

– И вы считаете такой обмен справедливым?! – едва сдержал себя Лютер, чтобы не удивиться им прямо в лицо.

– Нет, не считаем, – простодушно ответил туземец. – Но таков уж порядок… Испокон веков, стало быть… Ещё пращуры наши… И всё такое.

– Но ведь если немного поворотить дело к собственному плезиру, то вреда через это никакого не случится.

– Может, и не случится, а может, и случится – кто его знает? – может быть даже чересчур резонно (как ему показалось) возразил предводитель туземцев, и тут же решил вежливо спохватиться. – Нет, ну всякое бывает. Иные смутьяны, знамо дело, кричат, выступают, требуют перемен, да только у нас с ними разговор короткий, не любим мы здесь таких: хватаем да тем же белым людям их продаём – пущай эти горячие головы за морем-окияном на плантациях охолонятся… А что? Небось с перемен этих окаянных один урон державе будет. А стабильность, она ведь не воробей какой – улетит и не поймаешь.

– Тогда я вовсе не понимаю, – вовсе не понял Лютер. – Зачем вы ко мне-то пришли? Я ж в собственной стране… Да что там! В Европе во всей такие перемены учинил, что, вон, даже в Габоне теперь меня знают.

– Так ты ж человек иноземный, оно другое дело…

Но Лютер уже вошёл в так хорошо всем известный диспутический раж и обрушился на старца, будто он был равноценным оппонентом.

– И как, интересно, сочетается ваша приверженность традициям с принятием всего того нового, что дают вам белые люди? Впервые вижу, чтобы традиции с таким шизофреническим усердием стремились уничтожить самих себя!

– Нет, ну мы, это, принимаем, как велят традиции, всё что белый человек даёт, – бормотал в смущении глава делегации. – Только мы ничего из того не выполняем, чтобы никаких перемен и чтобы всё по-старому.

И увидел Лютер, что люди эти тёмные не только цветом кожи. И уехал он из страны Габона в негодовании, хотя мог ещё жить в своём номере четыре дня.

Шёл однажды Лютер с войском на религиозный диспут во Фландрию – тамошний народ дикий, и есть вероятность, что диспут может перерасти в нечто большее, например, в длительную кровавую войну, и войско тогда окажется очень кстати.

А в то же время мимо проходил со своим войском папа ватиканский – турка бить. Правда, бить турка всё никак не получалось, скорее даже наоборот, но это вовсе не значило, что сие богоугодное дело следовало прекратить из-за такого пустяка.

И вот, встретились так нечаянно Лютер с папой ватиканским и понимают, что правила приличия обязывают их тут же, на этом месте, завязать сражение. Но войска каждому из них жалко – ведь не для этого его с таким трудом собирали. И начали предводители осторожно ругать друг друга, а сами судорожно думают, как же выйти из этой щекотливой ситуации.

Тут в пылу брани Лютер гневно восклицает:

– Креста на тебе нет, ватиканский поп!

Папа, почуяв что-то нехорошее, хвать за пазуху – и впрямь креста на нём нет. Огроменный крест, который обычно поверх одежд висит бесполезным реквизитом и на самом деле ни от чего не спасает, тот на месте, а маленький, нательный, куда-то подевался. Мы-то с вами знаем силу лютерова слова, а вот папа ватиканский не знал, оттого удивился и страшно испугался. Взмолился папа не своим голосом (своего он лишился от страха и удивления, оттого воспользовался голосом, услужливо предоставленным находившимся поблизости кардиналом):

– Не губи меня, Мартынушко, окончательно! Верни мне крестик мой нательный, а я откажусь от всех своих гнусных замыслов и дурных начинаний.

– Маловато будет! – говорит тут Лютер, втайне удивляясь своей дерзости и некогда угнетённой им в глубины характера склонности к торгу.

– Ну, тогда… Ну, тогда забирай в лоно церкви своей еретиче…, тьфу, протестантской, ещё и страны скандинавские и северогерманские – всё равно там моим проповедникам холодно, никто туда в командировку ехать не хочет.

И вспомнил тут Лютер давнишнюю историю с Георгиевым узлом и пророчеством, с ним связанным.

– Да ну! Галеон мне в гавань! – изумившись и забывшись, выругался он по-пиратски. – Вот как, значит, сбылось пророчество!

Понятное дело: при виде такой удивительной мудрости Божией не то что по-пиратски выругаешься, а ещё и спляшешь по-цыгански.

На том и порешили. Юристы все необходимые бумаги подготовили, Лютер с папой ватиканским их подписали в торжественной обстановке, а потом пир примирительный закатили. А после пира каждый пошёл по своим делам, по которым до встречи направлялся. Меня, к сожалению, на пиру не было, мёд-пиво пил я в другом месте и усами тогда ещё не обзавёлся. Тут и сказке Аминь!

Всем известно, что во времена Лютера телевизоров не было. Но куда же они делись? Причём, так капитально, что вновь появились только спустя несколько веков. Что ж, тут всё не так просто, как может показаться на первый взгляд.

В те далёкие времена мрачного Средневековья в телевизоре было всего три программы, да и те – ватиканские. «Ага! Ну, тогда всё понятно: коль скоро они ватиканские, то есть враждебные, то Лютер, придя к власти, и запретил телевидение – дело закрыто!» – воскликнет «проницательный» читатель.

Но в том-то и дело, что всё не так! Лютер мог спокойно заменить ватиканские, католические, программы на правильные, протестантские, но ведь он этого не сделал. Так в чём же тогда дело? А вот в чём.

Тогда была мода всё свободное время проводить у телевизора – сейчас трудно себе такое представить. Лютер был не чужд этой моды, хотя втайне корил себя за это и тысячу раз клялся выбросить бесовский механизм в окно. Но всё не решался: а вдруг, когда он будет выбрасывать телевизор, в это время под окном будет проходить женщина с ребёнком? И телевизор продолжал стоять на прежнем месте.

Среди прочего Лютера поражало, как отличаются люди из телевизора от обычных людей. На различных разговорных шоу, в беседах в студии или в выступлениях в Рейхстаге герои передач ярились, кричали и требовали, бешено вращали глазами или, напротив, важно надували щёки, а иные словно впадали в помешательство и, наверное, после передачи, когда выключали камеры, их уносили санитары на носилках в душеспасительные лечебницы.