Когда был Лютер маленький, с кудрявой головой... - Андрей Дубровский

– А что, брат Солнце, не хочешь ли ты испытать, кто из нас сильнее? Я лично не боюсь: ведь я знаю, что сильнее всех на свете – это я.

Солнце ему в ответ:

– Что ж, давай посоревнуемся.

Из этого диалога Лютер понял, во-первых, что телескоп приближает не только объекты, но и звуки, а во-вторых, что Ветер – изрядный нахал и задира, а Солнце – разумно.

Нетерпеливый Ветер, конечно же, вызвался первым показать свою мощь и удаль. Собрал он воедино всех своих бореев с аквилонами, напыжился, да как принялся дуть изо всех сил, стараясь сдуть Солнце за горизонт или в космос. Но Солнце не даётся: ухватилось оно лучами за облака и никуда улетать не собирается. Дул ветер, дул, да вскоре и притомился. Притих, отдышаться не может.

Пришло время и Солнцу показать, на что оно способно. Схватило оно в пучок все свои лучи, да как начало жарить. Ветер держаться было принялся, да куда там: вспотел немилосердно и пролился дождём прямо в Море, что под ним раскинулось. А Море давно уже ножички на Ветер точило – не давал он спокойно жить, одни волнения от него Морю были. Не упустило Море своего шанса и так насолило ветру, что он потом много дней эту соль из себя выпаривал в бане, спрятавшись далеко на Севере.

И по наблюдениям Лютера в телескоп, присмирел с тех пор Ветер надолго, и сильнее добропорядочных бризов ничего себе не позволял.

Время шло, и случился у Лютера очередной День Рождения. Но только на этот раз Лютер очень уж не хотел его справлять. Он попытался было со всей, на которую был способен, скоростью бежать на запад, чтобы ускользнуть через все часовые пояса от этого нежеланного дня. Но на третьем часовом поясе от Гринвича Лютер споткнулся, и День Рождения его нагнал. Делать было нечего, пришлось Лютеру возвращаться восвояси и праздновать. Да только веселиться по-прежнему не хотелось.

Увидел народ Германии вождя мирового протестантизма в печали и сам закручинился.

«Что же это за такое деется, товарищи?! Негоже! Видано ли?!» – гудел германский трудовой люд.

«Когда Лютер хмурится, католические попы ликуют! Не допустим!» – вторили народу с трибун лютеровы соратники.

Собрали конвент благороднейших мужей Германии, и стали те мужи головы ломать, как Лютеру хорошее настроение вернуть – кареты скорой помощи только и успевали отвозить в лазареты мыслителей со сломанными головами.

Тут является на конвент неприметный мужичок, работник винокуренного завода и такую речь держит:

– Ежели благородному собранию будет угодно меня выслушать, то я, это, знаю, как Лютера, кормильца нашего, в настроение привесть.

Благороднейшие мужи зашумели:

– На то мы и протестанты, – говорят, – чтобы наилучшие представители нации, без всяких предрассудков, запросто общались с замарашками-простолюдинами.

Тогда мужичок продолжает:

– Работаю я на винокуренном заводе имени трижды Святого Духа. И, значится, работаю я, никому не мешаю. Вдруг сырьё возьми, да и кончись. Я кричу: «Гансыч! Что там с сырьём?». А он мне…

– Э, к нам-то зачем пришёл? – Деликатно прерывает мужичка председатель конвента.

– А, это… Ну, как бы… Собрал я по сусекам нашей фабрики остатков всяких, да отходов производства и смешал всё это вместе. И получилось питие на загляденье: кто ни выпьет, слова вымолвить не может, а только мурлычет от удовольствия и добавки просит. Вот и решили мы с мужиками… Простите… С мужами фабричными назвать новое питие в честь нашего любимого вождя и учителя – мартини. И, вот, бочонок в дар подносим.

История тактично умалчивает, выпил ли Мартин Лютер тот бочонок сразу или оставил немного назавтра, один или с друзьями, но только на следующий день немцы увидели вождя мирового протестантизма вполне себе жизнерадостным и приветливым. Сам же мартини, после такой рекламы, в скором времени завоевал все бары мира.

Католики, конечно же, утверждают, что название своё мартини получил от папы ватиканского Мартина XVII/IV. Мол, этот папа самолично выдумал рецепт мартини. Ну, на то они и католики, чтобы врать безбожно.

Сидит однажды Лютер у своего дома на завалинке и видит, что день его проходит без единого доброго дела. Так этого оставить Лютер не мог. Это Тит Флавий Веспасиан, сын Тита Флавия Веспасиана, мог сказать: «Друзья, я потерял день, потому как не сделал сегодня ничего полезного», и преспокойно отправиться спать. А Лютер даже заснуть бы не смог, приключись с ним такое несчастье: ворочался бы, а потом всё равно встал бы и сделал что-нибудь полезное.

Лютер не хотел ночью ворочаться, но и что бы такое доброе и полезное сделать, он тоже придумать не мог. Тогда он пошёл к ближайшему киоску купить газету – вдруг там что-нибудь вычитает и мысль ему придёт какая-нибудь.

А в газете-то черным-черно от рассказов о преступлениях, мздоимствах, войнах да прочих небогоугодных делах. Лютер хотел было уже руки опустить, да пойти узнать, может, жене по дому что надо помочь, как вдруг на него снизошло озарение. Он вдруг понял, как он может помочь если не всему миру, то хотя бы своему народу, немцам.

Как мы знаем (а Лютер тем более), германцев отличают основательность, бережливость и стремление к порядку. Вот он и решил воздействовать на эти черты германского характера.

Лютер ринулся в свой кабинет и принялся делать расчёты, рисовать чертежи да таблицы. После захода солнца всё было готово, и ещё до полуночи Лютер успел прикрепить к дверям собора новое воззвание к германской нации. Гвоздь, закрепивший сей документ, едва достиг до самой двери сквозь кипу предыдущих лютеровых декретов, указов, рескриптов и объявлений, под которыми где-то притаились знаменитые 95 тезисов.

Кроме того, копии нового текста были разосланы во все крупные немецкие газеты. И на следующее утро немцы узнали, во что им обходится греховная жизнь, в целом, и каждый порок, в частности.

В N талеров обходятся зависть и жадность, ибо такая сумма тратится на содержание полиции, ограждающей добропорядочных бюргеров от бюргеров недобропорядочных, обуянных этими пороками.

В N талеров обходится лень и тщеславие, потому что столько платит государство всевозможным надсмотрщикам, ревизорам и инспекторам, следящим за работой и выявляющим лодырей, тунеядцев и государственных мужей, решивших, что они не скромные служащие, а высокородные вельможи, право имеющие запускать свои длани алчные в закрома государственные.

В N талеров обходится агрессия и фанатизм, поскольку такие суммы уходят на содержание армии и Отряда ландскнехтов особого назначения (ОЛОН), борющихся на стадионах со всевозможными спортивными фанатами, в горах и лесах – с террористами, а на границах – с агрессорами.

И много других грехов щедро оплачивали немцы, как явствовало из лютерова послания.

Чтобы было ещё нагляднее, в отдельной таблице Лютер представил каждую из вышеперечисленных сумм в виде процента от всего национального богатства. Получалось, что после всех плат за грехи на поистине прекрасные вещи оставалось не так уж и много денег.