Рассвет - Генри Райдер Хаггард

Она замолчала, и даже в тусклом свете Филип видел, как вздымается ее грудь и как вспыхивают от возбуждения огромные глаза.

— Не надо так говорить о мертвых, — тихо сказал он.

— Вы правы, — ответила она, — он вышел за пределы досягаемости моих проклятий, но мысль обо всех страданиях, которые я перенесла от его рук, на мгновение свела меня с ума. Прикройте его снова, прикройте это мерзкое тело, удерживавшее еще более мерзкую душу; одно уйдет в землю, другая — в назначенное ей место, юдоль скорби. Как это происходит?.. Возмездие за грех — смерть… Да, это верно. Он мертв; первый удар пришелся на него, это тоже верно, и я вот-вот умру… а вы? Что будет с вами, Иуда и заговорщик, а? Вы же не думаете, что сможете спокойно наслаждаться своими кровавыми деньгами?

— Что вы имеете в виду? — нервно спросил Филип; необузданные манеры леди Беллами пугали его.

— Ну надо же! Да то, что вы самый жалкий лжец из всех. Этот человек, по крайней мере, пошел на преступление ради своей страсти. Беллами вступил в заговор, чтобы удовлетворить тайную месть мне, бедный дурак; я действовала сначала по принуждению, а затем ради самой игры, ибо если я за что-то берусь, то всегда добиваюсь успеха… Но вы, Филип Каресфут, вы продали свою плоть и кровь за деньги, за клочок земли — и вы хуже всех, хуже Джорджа, потому что даже жестокая любовь благороднее, чем жадность, подобная вашей. Что ж, каков грех, таково и наказание.

— Это ложь! Я верил, что он умер…

— Вы поверили, что Артур Хейгем мертв?! Тогда я совершенно неправильно прочитала ваши мысли, когда мы встретились на дороге в рождественский день. Вы хотели верить, что он умер, но не верили. Даже сейчас ваша совесть делает из вас труса, и, как вы только что сказали, для вас молчание мертвых страшнее обвинений живых. Я кое-что знаю о вас, Филип. Разве вы не видите теней на стенах и не слышите голоса умерших, которые преследуют вас во сне? Я знаю, что это так, и скажу вам вот что: то, от чего вы страдали лишь иногда, отныне станет преследовать вас постоянно. Если вы умеете молиться — молитесь изо всех сил, чтобы ваша дочь не умерла, потому что, если она умрет, ее тень будет преследовать вас вместе с остальными. Почему вы так дрожите при одном упоминании о духах? Стойте спокойно, и я покажу вам одного из них. Я могу, если захочу.

Филип больше не мог этого выносить. Со сдавленными проклятиями он выскочил из комнаты. Вскоре она последовала за ним и увидела, что он стоит перед домом, вытирая холодный пот со лба.

— Проклятая вы женщина, — сказал он, — уходите и никогда больше не приближайтесь к этому дому!

— Я никогда больше не приду в этот дом, — кивнула она. — А вот и мой экипаж. Прощайте, Филип Каресфут. Вы теперь очень богатый человек — даже не знаю, сколько вы теперь стоите. Вам необычайно повезло — вы достигли своей цели. Мало, кому это удается. Пусть же это принесет вам счастье! Хотите быть счастливы — убейте свою совесть не позволяйте суевериям влиять на вас. Но, между прочим, вы ведь знаете французский, не так ли? Тогда вот максима, которую на прощание я рекомендую вашему вниманию — в ней есть доля правды: Il y a une page effrayante dans le livre des destinées humaines; on y lit en tête ces mots: «les désirs accomplis»[14].

И она ушла.

«С меня должок за то, что он заманил Джорджа в это дело, — думала леди Беллами, когда ее коляска быстро катила по аллее, вдоль которой рос густой орешник, — но я полагаю, что отплатила ему сполна. Шип, который я посадила в его сердце, будет гноиться и нарывать, пока он не умрет. Суеверия, поселившиеся и набравшие силу в его слабом уме, превратят его мир в ад — и это именно то, чего я ему желаю».

Вскоре она остановила экипаж и пешком поднялась на вершину небольшого холма, возвышавшегося над тем, что когда-то было поместьем Айлворт-Холл, а теперь превратилось в черные дымящиеся руины на фоне идиллического пейзажа. Белый фасад дома все еще стоял, хотя и расколотый сверху донизу, и сквозь его пустые оконные проемы заходящее солнце лило широкие потоки огня — словно пламя, сияющее сквозь глазницы гигантского черепа.

— Славная работа, — сказала она, — и все же как я была слепа! Мне следовало бы знать, что он говорил правду, утверждая, что писем там нет. Мое ремесло подвело меня — оно всегда подводит в самый нужный момент. Я понадеялась, что огонь каким-то образом доберется до них…

Приехав в Рютем-Хаус, она обнаружила, что сэр Джон уехал, забрав с собой багаж и оставив ей сообщение, что он собирается остановиться в гостинице в Роксеме. В холле на столике лежала повестка — леди Беллами приглашалась на разбирательство по делу о смерти Джорджа Каресфута, которое должно было состояться завтра… Она разорвала повестку. Затем она поднялась наверх и оделась к обеду так роскошно, что горничная сочла нужным напомнить ей об отсутствии гостей.

— Нет, гостей не будет, ты права, — сказала леди Беллами со странной улыбкой, — но сегодня вечером у меня торжественный выход. Подай мне мое сапфировое ожерелье.

Она пообедала в одиночестве, а потом пошла в гостиную и, открыв секретер, прочитала и сожгла множество бумаг.

— Вот ключи к моим знаниям, — сказала она вслух, когда они замерцали и превратились в пепел. — Никто не пожнет плодов моих трудов, и все же жаль — я была на верном пути, и хотя я никогда не смогла бы преуспеть, другой, возможно, прошел бы дальше меня… У меня был ключ, но я не могла отыскать замок. Я должна пройти через это сейчас… Я не могу жить, лишенная и успеха, и своей тайной силы, и я никогда не смогу начать все заново и еще раз подняться по этой лестнице…

Затем из потайного ящика она извлекла маленький флакончик, плотно закупоренный и запечатанный воском. Она внимательно осмотрела его на свет, поднеся к лампе.

«За эти двадцать лет мое лекарство не пострадало, — подумала она. — Оно все еще выглядит тем, чем является — достаточно сильное, чтобы убить великана, и достаточно тонкое, чтобы не оставить ни следа на ребенке».

Затем она закрыла ящик и секретер и, подойдя к открытому окну, посмотрела на звезды, а затем вниз, на тени, отбрасываемые облаками, когда они скользили поверх луны.

— Тени, — задумчиво произнесла она, — тени внизу и проблески света между тенями… в точности, как наша жизнь. Свет наверху — чистый, ясный, вечный — как жизнь вечная. А между ними — ночь, и над ними обоими — звезды…

Где в этой необъятности я разыщу для себя место? О, если бы я могла спать вечно! Да, это было бы лучше всего — погрузиться в бесконечный сон, нерушимый и крепкий, раствориться в прохладных просторах ночи и вечно лежать в ее огромных объятиях. О, Ночь! Единственная, кого я когда-либо любила, ты несешь свой сон миллионам утомленных путников — принеси же мне сон вечный. Но нет, звезды выше ночи, а выше звезд — что? Да, час, которого я страшусь телом, как и всякий смертный, и все же осмеливаюсь желать всей душой, настал. Я собираюсь отринуть Время и перейти в Вечность, чтобы прыгнуть с головокружительных высот Пространства в неопределенные объятия Бесконечности. Еще несколько минут — и моя сущность, моя самая живая часть начнет свой бесконечный путь и, пролетев высоко над этими звездами, найдет источник того знания, из которого она уже пила… и будет пить и пить, пока не вырастет, как сам Бог — и сможет тогда без страха узреть Истину и не ослепнуть… Таковы мои большие надежды. И все же — что, если ад существует! Жизнь моя была исполнена зла, грехов на мне много. Что, если существует некая мстительная Сила, ожидающая, как думают некоторые, чтобы стереть меня в порошок, а затем наделить каждую раздавленную частицу индивидуальным чувством бесконечного страдания? Что, если ад существует? Через несколько минут — или то, что покажется всего лишь несколькими минутами, ибо для бестелесного духа времени не существует, даже сон длиной в миллиард лет для него лишь один вдох — я решу для себя эту проблему. Я узнаю, о чем безумно и напрасно просят все охваченные паникой миллионы людей! Да, я узнаю, существует ли ад! Что ж, если так, то я буду править там, ибо сила присуща моей душе. Позвольте же мне больше не колебаться, а пойти и решить проблему… пока я не испугалась. Боюсь… я не боюсь! «Во мне живет бессмертная тоска…» Кто это сказал? О, Клеопатра! Интересно, была ли Клеопатра красивее меня? Я уверена, что она не была так уж могущественна, ибо если бы на ее месте была я, Антоний изгнал бы Цезаря из Египта. О, если бы я могла любить чистой и совершенной любовью, как это делают другие женщины, и связать свою судьбу с судьбой какого-нибудь великого человека — существа, родственного мне по натуре… Тогда я была бы добра и счастлива, и он правил бы этой страной. Но Рок и Судьба, испугавшись того, что я должна сделать, связали мою жизнь с бездушным животным! Увы! Как и он, я пала — пала безвозвратно!