Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

решил Одинцов. Он было совсем упал духом, чувствуя, что доживает в председательском кресле последние дни. Однако состоялось знакомство с Заболотным. Одинцов делал все, чтобы как можно чаще напоминать ему о себе, и таким образом упрочил свое положение, найдя в Заболотном весьма влиятельного защитника.

Выпроводив Савелия Верзилова, Одинцов посмотрел ему вслед, злорадно проговорил:

— Ничего, ничего, праведник. На чем-нибудь засеку. Избирал-то народ, а снимать буду я.

26

Паровоз Тимофея Пыжова возвратился с экипировки и стал под состав. Тимофей сам осмотрел ходовую часть, постучал по дышловым клиньям, смазал мазутом параллели. Потом крикнул кочегару, чтоб плотней перекрыл подтекающий водомерный краник тендера, и снова закружил вокруг локомотива.

Ванюра выполнил распоряжение механика и принялся драить с песочком латунную звезду на дверке передней топки.

Так же, как всегда, с веселой удалью шуровал Андрей. Стрелка манометра уже приближалась к контрольке — хоть сейчас давай рабочий ход.

Но светофор еще не разрешал отправляться. И каждый занимался своими привычными предрейсовыми делами. Однако в нынешних приготовлениях угадывалось что-то необычное. Оно, это необычное, проглядывало во всем: и в сосредоточенном взгляде механика, может быть, с большей придирчивостью ощупывающем узлы машины, и в удалых движениях Андрея — картинно-небрежных, но на самом деле точных и безошибочных, в чрезмерной суетливости кочегара, и в том, что на паровозе находилось не предусмотренное штатным расписанием еще одно лицо. Еле втиснувшись широкими плечами в проем окна, из паровозной будки поглядывал на Тимофея начальник политотдела Ясногоровского отделения железной дороги Клим Дорохов.

— Порядок? — окликнул он Тимофея.

Тимофей запрокинул голову, встретился со строго-пытливым взглядом Дорохова, И хотя сам волновался перед необычной поездкой — на хвосте тысяча тонн сверх нормы, — ему захотелось обнадежить Клима, сказать что-нибудь такое, чтоб сошла с его лица тень озабоченности и тревоги.

— Как в аптеке! — отозвался он. Оглянулся на светофор, добавил: — Ага, приглашают в дорогу.

Схватившись за поручни, Тимофей быстро поднялся в паровозную будку.

— Вижу зеленый, — сообщил ему Андрей.

— Зеленый, зеленый, — явно волнуясь, ответил Тимофей. Может быть, из-за этого волнения несколько дольше обычного задержал в руке кольцо привода гудка. Взвился крик паровоза — мощный и торжественный. А когда он смолк и стало необычайно тихо, Тимофей взялся за рычаг регулятора пара. — Ну, — обвел всех взглядом, — двинули?..

— Давай, — кивнул Дорохов.

Паровоз подался вперед — плавно, свободно. Все ждали рывка, который всегда следует за вольным скольжением, когда трогается с места состав. Вот и рывок. Металлический лязг побежал от вагона к вагону и, не достигнув хвоста, утих. Машине не хватило силы. Тимофей поспешно послал рычаг дальше. И тогда пробуксовали колеса, паровоз загарцевал на месте, как вздыбленный конь.

— Колосник ему в бок, — тихо ругнулся Андрей, недоумевая. Ведь все было правильно. На подходе к составу Авдеич открыл заслонку песочницы, посыпал рельсы песком. И с места брал, как всегда.

Тимофей тоже не понял, что же произошло. Машина тряслась. И он скорее не обдуманно, а подсознательно, рефлекторно резко перекрыл пар.

— Не возьмет, — проговорил Ванюра.

Дорохов вопросительно и обеспокоенно смотрел на Тимофея.

— Возьмет, возьмет, — упрямо повторял Тимофей, мучительно отыскивая причину случившегося.

Нет, он не думал о том, как будут реагировать те, кто выступал против их экспериментов, если опыт провалится. Он взял нервы в кулак и, кажется, нашел то, что искал. Ну да! Тысяча тонн лишнего веса что-нибудь да значат! Надо качнуть состав, дать больший рывок. При этом необходимо использовать откат, не допуская угасания амплитуды качки, вовремя открыть регулятор.

Тимофей сдал паровоз назад, снова перевел реверс на передний ход. Весь напрягся, сосредоточился.

Состав дернулся, заскрежетал металлом. Но в этот раз могучая волна достигла конечного вагона, стронула его с места. И все они, до отказа груженные, поскрипывая рессорами, еще упираясь, оказывая сопротивление, покатились — медленно, неохотно.

— Пошли, колосник ему в бок! — восторженно воскликнул Андрей. Паровоз натужно дышал, словно отплевываясь отсечкой. — Ага! — продолжал Андрей. — Не нравится?! Привык к легкой жизни? Мы эту дурь сейчас...

— Ну-ка, ну-ка, — подзадорил его Дорохов, испытывая расположение к этому веселому и деятельному парню. — Такой ли в деле, как на языке?

Андрея трудно смутить. Его не останавливает и то, что перед ним большой начальник. Не стесняется в выражениях.

— А что? — задиристо вскинул голову. — Сейчас дам ему под хвост — побежит! — И рывком отворил дверку топки.

Выгибаясь, как живое существо, длинный-предлинный состав уже громыхал на выходных стрелках. Клим, молча похлопав Тимофея по плечу, занял место за левым крылом.

Разрешение на этот эксперимент Дорохов просто вырвал у начальника отделения дороги. Викентий Петрович вначале и слушать об этом не хотел. Однако Клим был настойчив. Он снова ездил в Москву и возвратился, переполненный впечатлениями. После Всесоюзного совещания железнодорожников транспорт готовился к качественному скачку.

«К сожалению, пока это одни лишь эмоции, — выслушав его, развел руками Викентий Петрович. — А жизнь требует выполнения приказов».

Клим не сдавался. Поистине, надо было иметь дороховскую убежденность, его упорство, чтобы добиться согласия.

Уступая в главном, начальник отделения поставил условие ни в коем случае не привлекать к осуществлению эксперимента бригаду Пыжова.

О, эти человеческие слабости! Даже большие люди попадают в их плен. Викентий Петрович не мог забыть и простить Пыжову, что из-за него испытал неприятнейшие минуты во время разговора с Громовым, что против своего желания был вынужден дать указание прекратить судебное расследование и восстановить Пыжова в должности.

Но слабость — одно, а объективность — другое. И хотя Клим где-то вычитал, что надо уважать человеческие слабости, относиться к ним с терпимостью, при столкновении с этим явлением в жизни в нем все возмутилось. Пришлось бороться за Тимофея из-за чисто принципиальных соображений, отстаивая справедливость, и потому, что более подходящей кандидатуры для проведения рискованного опыта Клим не видел. По его мнению, Тимофей был наиболее подготовленным к такой поездке, как специалист, уже накопивший определенный опыт работы по-новому. И что еще более важно — Тимофей был готов к этому психологически. Такое сочетание — немаловажный фактор в достижении успеха.

В споре у Клима даже начало складываться впечатление, будто начальник отделения преднамеренно обрекает задуманное предприятие на провал, чтобы потом сказать: «Ну, что?..» Чтобы бравировать своей проницательностью, чтоб раз и навсегда положить конец всяким экспериментам и поискам, нарушающим спокойное течение жизни. Его так и подмывало высказать все это