Ментор черного паука - Нина Малкина

— Вот молчите-молчите, а потом говорите так, будто сама королева стали, — гордо похвалила сиделица, прогоняя птицу от ценных книг. — Кыш, пошла отсюда, самозванка лимонная!

Птичья трель разлетелась, распалась на ноты и звуки, заиграла золотистой пылью в воздухе. Жить в клетке с крыльями на спине невыносимо. Для канарейки. Мои же крылья вросли в небо, распяли меня над пространством. И палачами были боги, что кидали в меня скомканные истины, смятые обрывки чужих судеб. Но я научилась достойно принимать их дары. И жить с ними в мире.

— А вторая новость, Нэнке? — снова напомнила я сиделице, удерживая внимание на главном.

— Так тоже про женитьбу, — женщина поймала птицу, усадила в клетку и закрыла дверцу. — Молодой принц-варвар из Таххарии-Хан невесту ищет. Но не по политическим соображениям, а по велению сердца. У веллапольцев уже был, смотрины устраивал, но никого не выбрал. Да кого ж там смотреть, кроме жутких чудищ? Княжон разве что этих. Теперь просит дозволения Квертинд посетить с официальным визитом и саму Мелироанскую академию благородных дев.

— Зачем хьёль-амиру чужеземные невесты? — вслух задумалась я.

— Так мне почём знать? — Нэнке придирчиво покрутила вазу с орхидеями, вдыхая аромат. — Чудной он, может. У них земли дикие, всё не по-людски. Женщины на мужчин похожи, вот и ищет кого помилее по миру. Да только любому на свете известно, что не существует невест лучше, чем в баторской академии.

Фарфоровая чашка из нового сервиза задрожала в моих руках. Чай заплескался, заблестел влагой в цилиндре тонких стенок. Там, в чашке, тоже кто-то живёт — расписывает золотыми коронами её бока, укладывает в атлас коробки. Я попыталась нырнуть в фарфор, уйти по ту сторону поверхности. Ничего не выходило: вода мешала. Я разозлилась и вылила её на пол. Нэнке заохала.

— Верховный Консул дал дозволение? — поинтересовалась я, наблюдая за тем, как сиделица вытирает лужу.

— Отчего ж не дать, — Нэнке справилась быстро и радостно расправила свой цветастый фартук. — Если варвар невесту отыщет, то защищать Квертинд поклянётся. Пусть и по велению сердца, а всё равно выйдет союзный брак, как вы говорите. Искуснее таххарийцев воинов нет, хоть и магия у них едва теплится. Богов они не признают, дикари потому что.

— Они почитают солнце и предков, — вспомнила я религию Таххарии-хан, оставив свои попытки вызвать погружение в былое. — Больше нашего чтут традиции и наследие прошлого.

— Уж лучше в будущее смотреть, чем в прошлое, — увлеклась беседой Нэнке, но осеклась, наткнувшись на мой взгляд. — Ох и ляпнула я…

Смотреть в прошлое всё равно что изучать галерею искусств Нарцины.

Судьба — художница и скульптор — являла мне свои истории ожившими образами, смотрела моими глазами сквозь чужие радужки.

Сбывшиеся события я наблюдала как театральные пьесы, кочевала из одной в другую комедианткой, меняя образы.

Видения из будущего сильно отличались. Раньше я никогда не замечала этого, но Камлен Видящий указал мне на важную разницу. Когда видишь мир глазами проводника, то в прошлом переживаешь историю вместе с ним, ощущая все нюансы настроения и эмоциональные оттенки. В будущем же нет чувств. Только холодный набор последовательностей, эпизодов и разговоров. Великий консул объяснил мне, что события являются сутью предрешённой, поэтому их возможно лицезреть. Эмоции же всегда являются личным качеством и потому рождаются в человеке внезапно, одномоментно, и их нельзя подчинить никакой логике, даже пророческой. Поэтому в будущем их ещё не существует и ни одну из них нельзя прочувствовать. Предсказать, что будет чувствовать человек в момент свершения предначертанного, невозможно.

Я взяла гроздь смородины, алую, с терпким ароматом, и поднесла к губам. Я — не я. Меня отныне нет. Это не я внутри. Меня уносит время, я оставляю своё бледное тело и становлюсь тем, кто растил эту ягоду. Простой крестьянкой в саду Батора или свиром Ревда в теплице.

— Вот и правильно, покушайте, — вкрадчиво похвалила Нэнке, указывая мне на то, что я всё ещё нахожусь в своём теле. — Всё полезнее, чем пялиться на этот мраморный могильник. Ужасное какое горе, страшное.

Я оторвала губами одну ягоду и со вздохом положила гроздь обратно в расписную вазу. Снова не получилось.

Каждый предмет был символом, впитавшим в себя воспоминания и взгляд того человека, которому он принадлежал. И через этот символ я могла стать им — кем-то другим, кем-то чужим, жившим другой жизнью. Простой или тяжкой.

Люди не любили жить в своём прошлом, я же обожала находиться там.

Я почувствовала, как холод застывает во мне, но потом кипит, льётся струями по бесцветным волосам. Так пришла грусть, возвращая меня в моё прошлое. Не видением, только воспоминанием. Шифон заструился, лаская мои колени, когда я зашагала по паркету. Звон браслетов наполнил залы, вторя канареечному пению. Прорицание не оставляло мне шансов на простую жизнь, но напоминания о ней служили для меня якорем в этом мире. Почти новый пергамент, что мне разрешили не сжигать, а сберечь как талисман, раскатался под пальцами.

Слёзы снова покатились из глаз, неконтролируемые, как видения. Крохи моих личных осознанных воспоминаний. Я позволила себе помечтать о студенческой жизни. Грусть разливалась, разгоняя мутное равнодушие, дёрнула вверх мои плечи, задрожала всхлипом на губах. Мне нравилось чувствовать свои собственные эмоции. Богатство и роскошь личного сознания, моя прелесть.

Улыбка перешла в смех, горький от слёз. Я смеялась от грусти, от своей живости. Печаль внутри была красивой, светлой и фигурной, как мосты Лангсорда. Смех серебристым эхом отражался от барочной лепнины гостиной, хранящей прикосновения мага Нарцины. Я таяла, распадалась в воздухе, растворялась, как акварель на мокром листе. Нет, это я белилами разбавляла время. Бесконечный миг в неизведанной мгле — и вот я, шатаясь, бегу по липкому месиву. Туфли утопают каблуками в слякоти, и я поскальзываюсь, падаю, поднимаюсь и снова бегу. Я стараюсь поспеть за невысокой женщиной. Ветер раздувает полы её мантии. Низ одежды свалялся от грязи, но рукава всё ещё сохраняют лазурный цвет. Она оборачивается, и я вижу слабый огонёк тиаля Вейна на груди ректора Аддисад. Ноги сами несут меня, знают, куда. И я вижу молодых людей — трёх девушек и парня, придерживающих капюшоны со светло-зелёной вышивкой в виде крылатой головы льва.