Принц Модильяни - Анджело Лонгони

Отлично, автопортрет закончен. Еще одна работа Модильяни завершена.

Я все еще один. Жанна пока не вернулась, а в пустой квартире на рю-де-ля-Гранд-Шомьер холодает. Уголь закончился. Пожалуй, я нарушу данные мне предписания и пойду прогуляюсь.

Как хорошо снова быть среди людей, встретить друзей! Я в «Ротонде», все подходят ко мне поздороваться. Я заказал шоколадный торт и кофе.

Кики садится рядом со мной. Она молчит. Мы сидим в тишине, она смотрит на меня и бросает недоверчивый взгляд на торт.

– Ты заказал торт?

– Да.

– И кофе.

– Да, только кофе. Зато здесь есть ты, Кики, и ты прекрасна.

– Не могу сказать то же самое о тебе.

– Я знаю.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

– Ты врешь.

– Нет, я правда хорошо себя чувствую.

– Ты похудел.

– Ты так и будешь говорить мне гадости? Лучше расскажи мне сплетни, мне не хватает парижской светской жизни.

– Она все та же, ты ничего не теряешь. А я вот узнала, что твои дела идут хорошо.

– Правда? Даже я сам не знал этого. Кто-то должен был сообщить мне.

– Лондон, Брюссель, Нью-Йорк… Ходят слухи, что твое творчество ценится и что ты написал много картин за последние месяцы. Тебя и правда почти не видно на публике.

– Кики, тогда, раз уж ты все знаешь, объясни мне, почему у меня нет ни гроша.

– Я в этом не разбираюсь. У тебя есть посредник, спроси у него.

– Он дает мне деньги на жизнь, Жанна с дочкой живут в его доме, он всех обеспечивает необходимым.

– Значит, он тебя содержит.

– Да, но у меня нет денег!

– Может быть, это для того, чтобы ты не потратил деньги на пагубные привычки? – иронично замечает Кики. – Кто платит аренду за твою квартиру?

– Леопольд.

– Зборовский – порядочный человек. Ты ему не доверяешь?

– Я не вижу счетов, я ничего не знаю… Кики, я устал.

– Меня впечатляет, что ты ешь торт и запиваешь его кофе.

– Мне установили железные правила.

– Судя по тому, как ты выглядишь, они тебе не помогают.

– Мне нужно выпить немного абсента.

– Я тебя угощу, если хочешь.

– Не искушай меня.

– Хорошо, никакого абсента.

– Ты так легко сдаешься? Вот так сразу? Что ты за искусительница такая?

– Я передумала. Не хочу ссориться с Жанной, Збо, твоим врачом и остальными, кто заботится о тебе.

– Как было хорошо, когда обо мне заботилась ты.

– Не говори ерунды. Теперь у тебя есть дочь и скоро родится еще один ребенок… С такой, как я, у тебя ничего бы этого не было.

– Возможно, я был бы более беззаботным.

Я ей улыбаюсь – и вдруг начинаю кашлять. Я подавился куском торта, что вызвало неистовый приступ кашля. Кики обеспокоена. Я не могу сдержаться, и это не обычный кашель, это нечто похожее на ослиный рев. Многие посетители обернулись посмотреть, что происходит. Я сгибаюсь, задеваю столик и опрокидываю чашку кофе. Я чувствую, что задыхаюсь. Кики взволнована, она встает и стучит рукой мне по спине.

Постепенно кашель утихает, но я чувствую во рту что-то твердое, как камень. Я подношу руку ко рту и выплевываю этот загадочный предмет. По ошеломленному взгляду Кики я понимаю, что это такое.

– Это зуб.

Кики удивленно и взволнованно смотрит на меня и не знает, что сказать.

– У меня выпал зуб.

Я испытываю отчаяние и стыд и тайком кладу выпавший зуб в карман пиджака.

Я разваливаюсь на части. Мое тело меня покидает. Я неумолимо приближаюсь к гибели.

Я смотрю на оставшийся на тарелке торт и ощущаю все унижение и определенность моего заката. Резким жестом я сметаю все со стола. Тарелка разбивается о стену. Я встаю и, опрокидывая столы и стулья, направляюсь к выходу под ошеломленными взглядами присутствующих.

– Амедео, остановись.

Я слышу за спиной легкие шаги Кики.

Я выхожу на тротуар, Кики меня догоняет.

– Остановись, прошу тебя.

У меня даже нет сил, чтобы освободиться от ее хватки.

– Успокойся, не случилось ничего страшного.

– Ты не понимаешь? Мой организм рассыпается.

– Успокойся.

– Уже невозможно успокоиться.

– Куда ты собрался?

– Не знаю.

– Амедео, это всего лишь зуб.

– Нет, это всего лишь начало.

– Начало чего?

– Ты знаешь чего. Вы уже все знаете.

Кики не отвечает.

– Скажи мне правду, Кики. Мы всегда говорили друг другу правду. Мне нужно это знать. Об этом все знают, да?

– Амедео, да тут не о чем знать. Ты думаешь, ты единственный? Многие больны туберкулезом. К сожалению, в этом нет ничего странного. В Париже это не редкость. Возможно, я тоже болею, но еще не знаю об этом.

– Кики, кто еще знает?

Она не отвечает.

– Скажи мне.

– Какое это имеет значение?

– Для меня – имеет.

– Все знают.

– Все?

– Да, все. Но никто не удивлен. Ты не диковинка, пойми это. Ты не несчастный человек, который подхватил редкую болезнь. Не испытывай к себе жалость. Я знаю людей, кто спокойно живет с этим.

– Я люблю тебя, Кики с Монпарнаса.

– Ты врешь, как всегда.

Я целую ей руки, улыбаясь.

– Я всегда тебя любил, потому что ты всегда была искренней, и сейчас ты тоже была откровенна со мной. Поверь мне, Кики, я бы не стал сейчас тебе врать. Я любил тебя. А теперь, прошу тебя, позволь мне уйти. Я хочу уйти отсюда.

Я лежу на матрасе, расстеленном на полу, в полумраке, в привычной обстановке, и все то же пламя лампы танцует перед моими глазами. Я давно сюда не приходил, потому что добрые намерения взяли верх. Но сейчас мой язык настойчиво ищет дырку, образовавшуюся в ряду зубов, и я должен унять страх и отчаяние.

Я курю опиум и постепенно успокаиваюсь, становлюсь безмятежным. Опиум забирает мою боль и беспокойство.

Я знаю, что скоро меня ничего не будет интересовать, даже я сам. Но если я должен сдаться болезни, я сделаю так, чтобы сначала сдалось все то, что существует вокруг меня.

Мне не нужно ничего, кроме как сидеть спокойным в этом темном углу, отстранившись от шума людских голосов и необходимости существования. Здесь все замедляется, и я могу найти покой в том, чтобы не желать ничего, даже жить. Ничто не дает такого превосходства над жизнью, как безразличие.