Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер
Шрифт:
Интервал:
Вспоминая время начала нашей жизни с Беллой, могу сказать, что первым впечатлением для меня было то, как самоотверженно она “уходила в ночное”, просиживая многие часы при лампе под абажуром и вставая из-за стола уже при свете утреннего солнца. Я видел, с каким упорством и с какой затратой сил она занималась переводами с грузинского языка. Я еще не понимал меры ее приверженности Грузии, да и плохо знал грузинских поэтов. Спрашивал:
– Белла, объясни, пожалуйста, почему ты так много сил отдаешь переводам с грузинского? Вот, например, Иосиф Бродский и Андрей Сергеев переводят англоязычных поэтов. Всем известны имена великих поэтов Франции – Бодлера, Рембо, Аполлинера. Их переводили многие замечательные поэты, например Вильгельм Левик. Женя Солонович переводит итальянцев. Откуда такой интерес именно к Грузии? Не сужаешь ли ты свой кругозор, замыкая его на грузинских авторах?
Белла отвечала так:
Когда меня здесь отовсюду изгнали, то грузины старались защитить. Как? Они меня в шестидесятые годы печатали. Откуда, например, “Сказка о дожде” стала всем известна? Она впервые напечатана в “Литературной Грузии”, как и поэма “Памяти Бориса Пастернака”. Гия Маргвелашвили и Марк Израилевич Златкин столько труда положили на это, боже мой!
Дэви Стуруа на собрании писательском стал ругать “Литературную Грузию” и “Мерани” за то, что они поощряют не то, печатают не тех. И тут кто-то не выдержал:
– Дэви, ты на кого руку поднимаешь?!
То есть грузины уже ко мне относились как к чему-то священному.
После собрания Стуруа к ним подошел с объяснениями:
– Слушайте, вы что, думаете, я к Белле плохо отношусь? Это мне из Москвы велели так сказать, и что мне было делать? А я что, я ее люблю.
Когда-то Роберта Фроста, великого американского поэта, спросили, что он думает о переводах поэзии. Он ответил: “Поэзия – это и есть та субстанция, которая теряется при переводе!”
Однако согласимся, что любой перевод Беллы есть шедевр поэзии, а уж литературоведам предстоит решать, насколько это близко к подлиннику.
Белла писала: “Перевод – это проявление огромного доверия двух поэтов, где один из них приобщает другого к своей сокровенной тайне”.
История российской литературы знает замечательные переводы с грузинского Бориса Пастернака. Константин Бальмонт перевел “Витязя в тигровой шкуре” Шота Руставели. (Белла всегда мечтала перевести письмо Нестан-Дареджан из этой поэмы, но так и не успела.) Над переводами с грузинского трудились Анна Ахматова, Николай Заболоцкий, Арсений Тарковский. Белла бредила мечтой донести до русского читателя грузинскую речь:
Ни с одной чужой речью не общалась я так долго и близко, как с грузинской. Она вплотную обступала меня говором и пением, искушая неловкую славянскую гортань трудиться до кровавых ссадин, чтобы воспроизвести стычку и несогласие согласных звуков и потом отдохнуть в приволье долгого “И”. Как мучилась я из-за этой не данной мне музыки – мне не было спасения в замкнутости, потому что вода, лившаяся из-под крана, внятно обращалась ко мне по-грузински.
Я очень много вчитывалась в грузинский текст. И знала некоторые фрагменты той же “Мери” дословно. Но я знала, что дело не в дословности, а в том, чтобы по-русски это звучало. Если вы хотите, чтобы это по-русски поняли, поняли, что он гений.
Андрей Битов сказал о переводческой работе Беллы: “Она переводила с любви, а не с подстрочника”.
Уже после первого совместного пребывания в Тбилиси я больше не задавал Белле вопросов о ее преданности переводам с грузинского. Я сам попал под влияние возникших дружб и всеми силами старался принимать приезжавших из Грузии гостей исключительно широко. Моя мастерская стала оплотом грузинской диаспоры Москвы и перевальным пунктом гостей из Тбилиси. Все дороги грузинских литераторов и художников, приезжавших из Грузии, проходили через пространство мастерской, и всем гостям я старался оказывать гостеприимство, подобное оказанному нам.
Белла действительно очень хотела донести до российского читателя грузинскую поэзию и сделать ее нашим всеобщим достоянием. Грузинская речь настолько занимала мысли и чувства Беллы, что становилась для нее родной и не прекращала восхищать ее красотой звучания, очаровывала и не отпускала. Вот имена грузинских поэтов, которых она переводила: Николоз Бараташвили, Галактион Табидзе, Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Георгий Леонидзе, Симон Чиковани, Карло Каладзе, Ираклий Абашидзе, Григол Абашидзе, Иосиф Нонешвили, Анна Каландадзе, Арчил Сулакаури, Михаил Квливидзе, Тамаз Чиладзе, Отар Чиладзе, Морис Поцхишвили, Иза Орджоникидзе, Отар Челидзе.
Великолепный пример любви Беллы к грузинской поэзии – перевод стихотворения “Мерани”, принадлежащего перу классика грузинской литературы НИКОЛОЗА БАРАТАШВИЛИ (1817–1845).
Стихотворение “Мерани”, образец лирики Николоза Бараташвили, переводили не один раз: мне доводилось держать в руках целую книгу переводов этого стихотворения. Трудно объективно определить, чей перевод лучший, но, сопоставляя, я все равно предпочту стихи Беллы.
Любовь к Тбилиси – к городу и людям этого города – у Беллы неразрывно связана с поэзией и судьбой ГАЛАКТИОНА ТАБИДЗЕ (1892–1959). Он стал для нее главным переживанием тбилисской жизни. Галактион был для Беллы частицей этой земли, кровью связанной с людьми, которые ее населяют.
Чувства Беллы, гулявшей по ночному городу с братьями Отаром и Тамазом Чиладзе, помогли ей ощутить присутствие Галактиона в воздухе Тбилиси.
Конечно, я Галактиона никогда не видела, но в Тбилиси все было наполнено им, его образ населял город, он будто обитал в его ночном воздухе. Галактион был любим безмерно всеми людьми, всеми пьяницами тифлисскими. Он был академик, и, когда получал в академии зарплату, эти забулдыги, простолюдины ночные у костров, собирались вокруг него. Если в Париже – клошары, то тут просто какие-то ночные жители неопределенные.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!