Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер
Шрифт:
Интервал:
Я не считаю, что тогда умела переводить – учиться я начала у Симона Чиковани, то есть ему внимать. Он первый внушил мне правильное отношение к переводу.
Одна из вершин переводческого таланта Беллы – стихи Симона “Молитва во время бомбежки”:
Название стихотворения запретили, и поэтому получилось “Сказанное во время бомбежки”. Но это замечательное стихотворение и перевод мой точный. Обожаемый мой Симон Чиковани чудесный был человек, он с Павлом Григорьевичем Антокольским дружил. И жена его Марико – прекраснейшая, такие жены бывают, наверное, только в Грузии, и Ника, Никуша они его звали, племянник Симона усыновленный – у него родителей расстреляли. Симон спас Нику, не отдал в детский дом. Они в нем души не чаяли. Помнишь, как они все боялись воды, и Ника в том числе? Однажды в Пицунде я стала умолять: “Ника, ну как же так, давай хоть черту переступим, войдем в море. Ну вот у самого бережка…” Толстый белесый Ника разделся, в трусах дурацких, мы вступили в воду, и тут же ему плохо стало. Больше это не повторялось.
Отар и Тамаз тоже обходили море стороной. А в спорте, интересно, пловцы-грузины бывают?..
Хотя у меня есть стихотворение про море – “Грузинских женщин имена”:
По музыке красиво. Ламара – прелестное имя, была такая Ламара Башидзе, была Медея Нонешвили…
Мои грузинские переводы начались со стихов Анны Каландадзе и Симона. Я эти переводы сама себе читаю, особенно люблю это его стихотворение:
Просто замечательно… особенно – “на белом муле, о, на белом муле в Ушгули”. И “Девять дубов”, попробуй перевести, никто не мог…
В “Снах о Грузии” есть стихотворение, посвященное Симону, о том, как он приезжает в Москву. Я любуюсь снежным днем и вдруг смотрю: идет Симон.
И меня поражает, что зимой в Грузии не зима:
Дальше я цирк вспоминаю – рядом с домом Симона находилось круглое здание цирка – и спрашиваю: что бывает там, когда он здесь?
Потом – Антокольский. Павел Григорьевич ценил стихи Симона, переводил его…
И вот Симон уезжает:
Мы с Симоном все время были вместе, никогда не расставались…
Анна Каландадзе, удивительная, обожаемая, и поэт замечательный. Ее стихи мне в Грузии первыми, как говорится, выдали переводить. Книжечка целая была – “Летите, листья”, я даже деньги за нее получила. Это когда меня из института выгнали и деваться было некуда, я уехала в Грузию и переводила Анну.
Поэты-мученики ТИЦИАН ТАБИДЗЕ (1895–1937) и ПАОЛО ЯШВИЛИ, (1895–1937), друзья и ровесники, погибли в один год. Паоло покончил с собой в ожидании ареста – власти заставляли его написать статью о Табидзе и объявить того врагом народа. Через несколько месяцев забрали и расстреляли Тициана.
В Тбилиси мы с Беллой неоднократно заходили в гости к дочери Тициана Ните Табидзе. Нита всю жизнь посвятила служению памяти отца. Она рассказала Белле, что долго не верила в гибель отца, все твердила: “Не может быть, не может быть!” А Тициана расстреляли сразу.
После ареста мужа Нина, мать Ниты, получила телеграмму от Пастернака: “У меня вырезали сердце. Нет Тициана. Как жить?” А когда Борис Леонидович заболел, Нина поехала в Москву ухаживать за ним.
В стихах, переведенных Беллой, ГЕОРГИЙ ЛЕОНИДЗЕ (1899–1966) с болью и страстью говорит о трагической судьбе погубленных поэтов:
Леонидзе рано ушел из жизни. Проникновенные строчки, посвященные его памяти, принадлежат поэту КАРЛО КАЛАДЗЕ (1904–1988), величественному человеку, в котором жила тонкая поэтическая душа:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!