Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

Он помылся, перекусил и лег спать с сознанием выполненного долга. И спал крепко, как человек, наработавшийся вволю. Потом какая-то страшная сила сбросила его с постели. Еще плохо соображая, что произошло, Ванюра стал подниматься, но тут же получил удар ногой в зад и со всего маха врезался головой в ножку кровати. Вскрикнув от боли, Ванюра схватился обеими руками за голову. Горячая струя крови протекла между пальцами.

— Кто в дому хозяин?! — хрипел над ним отец. — Може, ты, собачий выродок?!

В комнату вбежала Нюшка, увидела скорчившегося на полу, залитого кровью сына, заголосила:

— Убил, анафема на твою голову! Кто же так вчит, идол ты скаженный? Свое дитя!..

Афанасий обернулся к ней, так глянул, что Нюшка попятилась, в страхе осеняя его крестом. В это время поднялся Ванюра. Стоял пошатываясь, в исподнем белье. Кровь капала на рубашку, залила глаза, и он увидел лицо отца в кровавом свете, лицо, искаженное гримасой дикой, необузданной злобы.

— Хозяин, пытаю, кто в дому? — зловеще двинулся Афонька на сына.

Он не успел снять робу, поспешив сразу же наказать виновника. Детей он считал собственностью, с которой можно поступать, как заблагорассудится: карать или миловать. Сейчас, по его глубокому убеждению, надо было карать. И он шел на Ванюру, свирепо наклонив голову, сжав кулаки.

Афонька даже в мыслях не мог допустить, чтобы дети бунтовали против родителей. Тем более невероятным представлялось открытое сопротивление. Потому, может быть, и растерялся, когда, шагнув к нему навстречу, вздрагивая от сдерживаемой ярости, Ванюра схватил его за грудки, привлек к себе, бросил в лицо: «Паразит!» И боясь, что не совладает с собой, поднимет руку на отца, с силой оттолкнул от себя.

Афоньку ошеломила неслыханная дерзость. Пользуясь его замешательством, Ванюра надел брюки, схватил рубашку, вышел из комнаты. И только тогда Афонька кинулся вслед за ним. Но было уже поздно. Ванюра ушел из дому в чем был.

— Назад! — завопил Афонька, выбежав на крыльцо.

Ванюра не оглянулся.

В бессильной злобе Афонька выкрикнул:

— Будь ты проклят!

Жалобно запричитала Нюшка:

— Помилуй нас, господи. Прости погрешения тяжкие. Сними с дитя неразумного проклятье родительское.

Афонька вернулся в дом и принялся колотить Нюшку — молча, сосредоточенно.

...Уже стемнело, когда к Пыжовым кто-то постучал. Тимофей отложил газету, пошел открывать дверь и через некоторое время возвратился, поддерживая за локоть своего кочегара. Ванюра был полураздетый, бледный. На его лице и рубашке засохла кровь. Он покачивался от слабости, виновато кривил побелевшие губы. Елена поспешила подставить ему стул.

— Ой боже! — ужаснулась. — Где же это тебя так?!

— Потом, потом, — прервал ее Тимофей. Склонился над Ванюрой, осторожно разобрал слипшиеся на голове волосы. — Крепко досталось. Придется идти в больницу — швы накладывать.

— Надо же случиться такому! — сокрушалась Елена.

— Надо. Наверное, надо, — сказал Тимофей. — Когда человек выбирает дорогу в жизни...

33

Словно на седьмом небе был Андрей. Ему казалось, что во всем мире нет человека счастливее его. Да-да, точно так, как и бесчисленные поколения влюбленных всех времен, он идеализировал свое чувство, считая его исключительным, неповторимым.

Нет, он не задумывался над этим величайшим таинством мироздания. Он любил. И сегодня ему ответили тем же. Сегодня Фрося не противилась его ласкам, не ускользала из его беспокойных рук, которым все хотелось знать.

Она боялась и желала этой близости, таящей в себе столько неизведанного, волнующего. Чувствовала ее притягательную силу. Знала, что с каждой встречей все больше и больше уступает ее пьянящей, обезоруживающей власти, что неотвратимо приближается время, когда она уже не сможет противиться неизбежному.

Фрося взяла лицо Андрея в ладони, приблизила к себе.

— Ну что? Что?.. — шепнули измученные, припухшие губы.

В этот миг где-то рождались сердца для будущей любви: где-то тихо угасали, исчерпав свои силы; или вдруг разрывались, недолюбив, пробитые пулями на поле боя... В мире свершалось добро и зло. Звучал смех и лились слезы. Рушились и осуществлялись надежды. И закипал гнев. И ненависть находила свою жертву.

В эту ночь над Юговом вспыхивали зарницы плавок, а в далеком Мадриде полыхал огонь войны. На брусчатках немецких городов гремели кованые сапоги фашистов. Мрачный отсвет их факельных шествий падал на Европу... В стране натужно дышали заводы: ночная смена вносила свой вклад в пятилетку. А в дансингах Лондона и кафе-шантанах Парижа развлекались дельцы и политики, продавалась любовь, звучала легкомысленная музыка, лилось вино...

Вся планета с ее болями и радостями мчалась навстречу своей судьбе. И вместе с нею в звездных мирах парили эти двое, затерявшиеся на просторах земли, бережно прикрытые серебристо-синим пологом июльской ночи. Их сердца бились рядом — молодые и сильные, переполненные любовью.

— Я не могу без тебя, — сказал Андрей. — Я уже не могу...

Фрося долгим взглядом посмотрела ему в глаза — внимательно, пытливо. И дрогнули брови, как крылья у испуганной птицы.

— Хорошим мужем будешь? — спросила. — Верным?.. Нет, не отвечай, — поспешно добавила, — не надо. Разве силой удержишь любовь?..

И снова под темно-зеленым шатром старой яблони начался разговор взглядов, так много для них значащих, полный глубокого смысла, но совершенно недоступный пониманию посторонних.

А потом они распрощались. Андрей быстро шел уже хорошо знакомыми крутоярскими улицами. Надо было успеть на последний рабочий поезд в сторону Ясногоровки. Останется всего три-четыре часа для отдыха, а там и вызывальщик может пожаловать.

Он снова и снова мысленно возвращался к Фросе. Да, этими днями они распишутся, и тогда не будет расставаний, тогда они пойдут рука об руку.

Андрей вздрогнул. Из заоблачных далей разыгравшегося воображения его вернул приглушенный, хрипящий вскрик-стон, отчетливо прозвучавший в тишине ночи. И Андрей побежал туда, откуда донесся этот странный, пугающий звук. У двери магазина лежал человек. И будто какая-то тень метнулась в сторону.

— Стой! — закричал Андрей. — Стой!

Он было кинулся за тенью. Но миновав светлое.пятно, выхваченное из темноты фонарем, остановился. За гранью света еще непроглядней была ночь. Куда бежать? Где искать бандита? А сзади лежал пострадавший. И ему нужно помочь.

Андрей поспешно вернулся. Старик-сторож застонал, открыл глаза, испуганно отшатнулся.

— Не бойся, деда, — проговорил Андрей.

— Ты кто?

— Я-то свой, — отозвался Андрей, — а вот как это ты позволил себя оглушить? И берданку бросил. Небось спал?

— Если бы спал... — Старик потрогал голову. Болезненная гримаса