Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

— Мы не в бирюльки играем, товарищ Громов. Потрудитесь вести себя подобающим образом.

Он еще долго говорил о происках врагов Советской власти, о «пятой колонне» внутри страны, о белом терроре и о том, что люди, потерявшие бдительность, должны рассматриваться как прямые пособники и соучастники преступлений против народа.

Громову записали строгий выговор. В специальном решении указывалось, что успехи в социалистическом строительстве вызвали благодушие среди определенной части партийных работников. А это привело к потере бдительности, к политической слепоте. Предписывалось еще и еще раз проверить кадры ответственных работников низового звена, усилить воспитательную работу среди трудящихся, выявлять чуждые элементы, как бы они ни маскировались, своевременно принимать меры для предотвращения вражеских вылазок.

34

Крутоярская артель стала на ноги. Игнат Шеховцов показал себя добрым хозяином — предприимчивым, со смекалкой. В нем крепко сидела крестьянская хитринка, позволяющая и хозяйство вести без ущерба, и разных уполномоченных ублажать. Вон сколько их в последнее время мыкается на селе!

Не без долгих размышлений пришел Игнат к заключению: начальство слушай, а сам не плошай. Как-никак своя боль ближе, чувствительней, чем людям со стороны. Потому, наверное, и надеялся Игнат больше на себя да на своих товарищей. Настоящей находкой оказался Иван Пыжов в роли старшего огородника. И государству вывезли овощей намного больше обычного, и колхозников всех обеспечили.

Теперь никто не помышляет об уходе из артели. Правда, подался в МТС Семен Акольцев. Но на то у него своя причина. Хочет парень забыть неудавшуюся любовь. Решил уехать с глаз долой, чтоб не встречаться с Фросей, не видеть чужого счастья. А убежит ли?..

Да, жил Крутой Яр своими заботами, печалями, радостями. И в его жизни происходило такое, во что и поверить трудно.

Разве мог кто-нибудь подумать, что Иван Глазунов, этот еще совсем недавно забитый парнишка, станет ударником труда, орденоносцем? А ведь шагнул крутоярский паренек под своды Кремля, и ему улыбнулся Михаил Иванович Калинин, пожал руку, сказал доброе слово. И теперь люди солидные, повидавшие немало на своем веку, с почтением относятся к Ивану, а мальчишки забегают вперед, чтобы получше разглядеть сияющий на груди орден «Знак почета».

И разве Андрей Раздольное мечтал о такой чести? Разве старался из-за вознаграждения? Он просто работал, добросовестно выполнял свой долг. Может быть, только самоотверженней, чем другие, может быть, с большей любовью и беспокойством. Его старания увенчал орден Трудового Красного Знамени.

Еще менее заботился о славе Тимофей Пыжов, награжденный орденом Ленина. И уж никто, конечно, даже сам Тимофей, никогда не предполагал, что станет он слушателем Промакадемии — высшей школы руководящих кадров.

«Народному хозяйству нужны политически стойкие, испытанные командиры», — сказал ему начальник политотдела дороги, провожая в путь. И выразил надежду, что Тимофей Пыжов, один из зачинателей стахановско-кривоносовского движения на транспорте, оправдает доверие партии в новых условиях, постигая науку коммунизма.

Вот так и возвратились из Москвы члены прославленного экипажа — переполненные незабываемыми впечатлениями. Радость Андрея и Ивана можно было понять, хотя и омрачалась она разлукой со своим механиком.

35

— Мы расписались, — сказала Фрося матери.

У Антониды будто оборвалось что-то внутри и ноги ослабели. Присела на скамью — расстроенная, обиженная.

— А он? Что ж глаз не кажет?

— На смену заспешил. После поездки дадут три дня.

— Так-так. Я уж подумала, совестится.

Фрося вопросительно взглянула на мать.

— Как же. Увел, не спросясь родительского согласия, под благословение не подошел.

Фрося засмеялась. Обняла мать.

— Ну, не сердись, не сердись. Это все я. А он хороший.

— Ой Фроська, Фроська, — погладив ее голову, вздохнула Антонина. — Отцовской руки на тебя не было, самовольница ты этакая.

— Теперь не очень празднуют отцовскую руку. Афанасий Глазунов многого добился? Ушел Иван из дому. В общежитии живет.

— Да-да. Нет у нынешних детей ни страха божьего, ни почитания к родителям... У твоего-то есть отец, мать? Что за люди?

— Без матери вырос. Умерла еще в двадцать первом.

— Такой же сирота.

— Отец составителем поездов работает, — продолжала Фрося. Ей не хотелось говорить, что после первой он уже несколько жен сменил, а сейчас снова холостякует, что к рюмке тянется. — Комнатка у них в железнодорожном доме.

— Значит, жить негде?

— Как нибудь устроимся.

— Да-да, с милым рай и в шалаше. А дитя появится?

— Квартиру дадут.

— Это все заранее надо устраивать.

— Птицы тоже сначала паруются, а потом сообща гнездо вьют, — возразила Фрося.

— Верно. Только птицы не обзаводятся потомством, не подготовив гнезда.

Антонида не тешила себя надеждой, что Фрося будет венчаться. Ей хотя бы помолиться за счастье дочери, свечку поставить у алтаря. Только и этого она не может сделать. Савелий Верзилов настращал отца Феодосия — не показывается у Пелагеи Колесовой, забыл дорогу в Крутой Яр. Придется на станцию Югово ехать. Она и не такую поездку готова совершить, лишь бы ее Фросеньке посчастливилось в жизни.

— Свадьбу сыграем не хуже, чем у людей, — пообещала.

— Никакой свадьбы не будет, — возразила Фрося.

— Да как же без свадьбы?

Свадьбы крутоярцы играют шумные, разудалые, безалаберные. Издавна так идет. Помнит Антонида, как ее брали в дом первого сельского богатея Авдея Пыжова. До смотрин и в глаза не видела Василия. В свой час жених тремя тройками прискакал: дуги колокольцами увешаны, сбруя — цветами бумажными расцвечена, в конские гривы ленты вплетены. Щедрой рукой откупил ее у парубков местных, хуторских, помчал в церковь. А там уже ждали. Все было красиво, торжественно. Перед богом поклялись в супружеской верности. Поцеловали крест. Гремел хор. На церковных ступенях обсыпали их зерном и серебряными монетами. И снова мчалась свадьба с песнями, гиком, малиновым звоном. Кривлялись ряженые. Подружки пели жалкие, задушевные песни:

Да чи у тебе ж, у Антонидушки, да матушки дома нету?

Да чи выйдя ж, да сустреня, да здоровья суспрося?..

У ворот женихова дома стали парни, веревкой дорогу перегородили, загорланили:

А у нашего дружка голая макушка,

Еще поголеет, что денег жалеет.

Тебе, дружило, не дружковать.

Тебе, дружило, свиней пасть

С длинною ломакою.

С рябою собакою!..

И опять дружкам Василия пришлось откупаться, давать на водку.

Потом через костер ее провели. В сенях новой припевкой встретили, суля ей жизнь легкую