Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

пролегает между людьми бездонной пропастью. Такое молчание хуже крикливой ссоры, хуже драки.

Когда люди перестают трепаться и замолкают, именно тогда приходит понимание, насколько они близки или далеки друг от друга. Мы с Марго были в тот момент совершенно чужими, как случайные пассажиры в купе поезда. Даже дядя Ваня за полчаса общения, пока не кончилась водка, стал понятным и родным, но Марго давила на меня своим упрямым молчанием. Её брутальная энергетика, словно чёрный дым, заполнила всё пространство кухни, всю квартиру, весь городок… Мне постоянно казалось, что она вот-вот схватит со стола бутылку и размозжит мне череп.

— Ритуля, не злись на меня, — жалобно попросил я. — Пойми меня и прости. Всё в твоей жизни будет ништяк. Ты ещё совсем молодая.

Она ничего не ответила — она упрямо ждала.

На стене, рядом с дверным проёмом, вспыхивал и угасал лимонного цвета прямоугольник. Солнце уходило за угол противоположного дома, и эта проекция заката становилась всё меньше и меньше, пока не превратилась в тонкую рдеющую полосу.

Марго постепенно погружалась во тьму — такая же загадочная и не сулящая ничего хорошего, как Пандора. В сумерках у неё было зловещее лицо с тёмными провалами вместо глаз и квадратными скулами. Именно в тот момент я почувствовал, что она хранит в себе какую-то страшную историю и скрывает её от всех.

— Марго, тебя убивали когда-нибудь? — спросил я бесцеремонно.

Она ничего не ответила — встала и подошла ко мне вплотную. Я вздрогнул: столько было решимости в этом движении, и вообще от неё можно было ожидать всё что угодно.

Марго замешкалась на секунду, а потом оседлала меня словно жеребца, лицом к лицу, вместо глаз — горящие угли. Она прижалась ко мне упругой грудью, обхватила шею сильными жилистыми руками, так что захрустели шейные позвонки.

А потом вдруг подломилась ножка табуретки, — мои девяносто килограммов плюс её пятьдесят, — падали как в замедленном кино. Я даже не понял, что мы падаем, — просто пол с потолком поменялись местами, — но приземлился на лопатки довольно чувствительно. Хрясть — она уже на мне, и я чувствую, как в меня входит нечто склизкое и горькое. Её язык был воистину огромный: он целиком заполнил мой рот. Казалось, ещё немножко, и он проникнет в пищевод, а потом заползёт в желудок. Ощущения были крайне неприятные, и меня чуть не вырвало прямо на неё. Это точно был не поцелуй — скорее всего, она хотела меня поиметь.

Я попытался вырваться из её цепких объятий, но она, словно удав, обвивала меня своими жилистыми ногами. Хотелось закричать: помогите! Ещё ни разу в жизни меня не насиловали, и это было довольно неприятно.

Она расстегнула ширинку на джинсах, а потом были её пальцы и моё мужское естество предательски отозвалось на эту провокацию.

— Я же сказала, ты мой сегодня, — шептала она прямо в ухо, разгоняя мурашки по всему моему телу.

«Вылитая Медуза Горгона!» — подумал я, когда в сумраке надо мной повисло её вытянутое лицо с тёмными провалами вместо глаз, а на голове шевелилось змеиное кубло.

Одним резким движением она сорвала с себя маячку и отбросила её в сторону. Тяжёлая упругая грудь качнулась и замерла, уставившись на меня коричневыми сосками. Потом Марго начала сползать вниз, скинув на пол кружевные трусики. «Через мгновение она сядет на кол, — подумал я. — А ведь ей не привыкать: она такие столбы осваивает с лёгкостью». Внутренний голос жалобно скулил: «Беги, беги отсюда… Спасай свою жалкую душонку».

Когда её разгорячённая плоть коснулась головки моего члена, я скинул её с себя, словно необъезженный мустанг, — она отлетела в сторону, ударившись головой о дверцу кухонного стола. Она на секунду замерла, удивлённо глядя на меня, а потом её лицо начало искажаться от бешенства.

— Отвали от меня! — крикнул я, поднимаясь с пола, и начал застёгивать ширинку трясущимися пальцами. — Как вы меня достали, вечно голодные твари! Вампиреллы спермососущие!

Я подошёл к столу, налил себе полстакана коньяка.

— Твоё здоровье, Марго, — произнёс я спокойным голосом и опрокинул его залпом.

Потом я прошёл в свою комнату, надел майку, с трудом нашёл носки, потоптался около аквариума, добродушно подмигнул любопытной шарообразной рыбине, взял с журнального столика новую пачку сигарет, пошарил по карманам, пересчитал деньги, — «На пару пузырей хватит», — подумал я с облегчением.

Когда я неуклюже перелазил через перила балкона, то чуть не сорвался вниз головой, — из карманов посыпалась мелочь в сухую траву. Кто-то кашлянул сверху. Я поднял голову и увидел прямо над собой, на балконе верхнего этажа, широкое круглое лицо в обрамлении жиденьких кудряшек. Довольно низкий голос спросил нараспев, в присущей для властных женщин манере:

— И что мы тут делаем, молодой человек?

— Матрёна Сергеевна! — воскликнул я с притворным восхищением; она молча смотрела на меня сверху. — Очень наслышан о Вас, о Ваших достоинствах!

— Ты кто такой? — спросила она недоверчиво.

— Да Вы не беспокойтесь… Я племянник Андрея Григорьевича… из Норильска… приехал погостить.

— А чё по балконам лазишь?

— Он забыл мне ключ оставить, а буксы-то горят. В ларёк надо идти и всё такое… Как там Иван Петрович себя чувствует?

— Так это ты его сегодня напоил? — спросила она строго.

— Частично, — ответил я с довольной физиономией.

— Смотри, ещё раз увижу тебя рядом с ним… — начала она в жёстко-ультимативной форме, но я грубо её прервал:

— Стоп! Держите своего мужа на цепи… А лучше — оденьте на него намордник, чтобы он не пил.

Маленькие глазки её стали ещё меньше от гнева, а круглое одеревеневшее лицо превратилось в плаху с двумя вбитыми по самые шляпки гвоздями. Она хотела что-то ответить, что-то хлёсткое, злобное, но вовремя не нашла подходящих слов, а я уже спрыгнул вниз и бежал по высокой траве, глядя вперёд и только вперёд, понимая совершенно отчётливо, что больше никогда в жизни её не увижу, не увижу Петровича и этот дом.

— Прощайте, Матрёна Сергеевна! Самая удивительная и прекрасная! — кричал я на бегу, и горное эхо подхватило мои слова.

22.

А дальше был ларёк с надписью «24 часа», где я купил бутылку