Пристанище пилигримов - Эдуард Ханифович Саяпов

«Кристалла» и полтора литра минералки «Архыз». Толстая армянка даже улыбнулась мне на прощание, увидев во мне постоянного клиента. Я вышел из ларька — за мной захлопнулась дверь. К тому моменту уже стемнело и россыпи огней заполнили лощину между восточным и западным склоном.

Я стоял на крыльце и пожирал глазами огромную жёлтую луну: она висела очень низко, над горным хребтом, утопая в его позолоченных вершинах. Я видел совершенно отчётливо её кратеры и безводные серые моря. Я смотрел на неё не отрываясь и пытался представить себе чувства Нила Армстронга, когда он первый ступил на лунную поверхность, и тут же возникли сомнения: «А был ли мальчик?»

Меня даже начало потряхивать от этих мыслей, и я откупорил бутылку водки. «Нет, это невозможно осмыслить тому, кто стоит на земле обеими ногами, — произнёс я вслух. — Какого чёрта я вообще на это заморачиваюсь?» Я приложился к бутылке — затяжной горячий глоток с высоко поднятым локтем, как у горниста, после чего небо осыпалось хрустальными звёздами.

Шаркая ногами и запинаясь о камни, я побрёл к морю… Там было темно и страшно. Огромный левиафан ворочался и вздыхал в этой зыбкой темноте, выбрасывая к моим ногам тихие волны. Я лёг спиной на гальку и увидел Млечный Путь, туманной спиралью уходящий в глубины космоса.

Перед величием Вселенной я перестал беспокоиться о своей ничтожной жизни, о последствиях своих поступков, — меня словно укутали в тёплое одеяло и погладили по головке, как это всегда делала мамочка перед сном. Я вдруг почувствовал себя настоящим ребёнком, безотчётно и безответственно счастливым. Я вдруг понял: единственное, что меня отделяет от этого перманентного счастья, — это набор онейроидных помех под названием «реальность».

«Почему мы так держимся за жизнь, если она не приносит нам счастья?» — подумал я и начал проваливаться в эту сияющую звёздную пропасть. Рядышком тихонько бормотало море. Ласковый прибой лизнул голую пятку, и кто-то плавно задвинул шторки в голове…

Проснувшись через какое-то время, — меня била неуёмная дрожь и окутывал холодный туман, — я не мог вспомнить, где я нахожусь и как меня зовут. В тот момент я воспринимал лишь расплывчатую бледную луну, висящую над моей головой в туманной дымке. Я долго смотрел на неё, пытаясь распутать этот светящийся клубок, — так, наверно, себя чувствует душа в первые секунды после смерти, — а потом я услышал шум прибоя, оторвал голову и плечи от земли и увидел мерцающую поверхность моря, покрытую лёгкой органзой.

Оглоушенный алкоголем мозг начал искать спасительное пристанище среди близких людей, и первое, что я увидел в тот момент, было лицо моей жены. После неё была мама, потом появились небритые щёки моего отца, поплыли какие-то малознакомые персонажи, в числе которых были Калугин, Марго, помятое голубоглазое рыльце Петровича, розовощёкая задорная физиономия Белогорского, сумрачный Агасян, вертлявый Пашка и многие другие… Но Татьяна в этой ретроспективе появилась не спеша, а я тут же почувствовал жуткую тахикардию и понял совершенно отчётливо, что в моём восприятии она была персоной нон-грата.

— Зло в чистом виде, — произнёс я, еле ворочая языком.

В тот момент мне захотелось забыть её навсегда — просто вычеркнуть из памяти, чтобы она не мешала мне жить, дышать, творить, любить, трахаться, чтобы она не звала меня к себе, не затягивала в этот тёмный вертеп. Я ненавидел её лютой ненавистью, но парадокс заключался в том, что моя ненависть была окрашена ярче, чем любовь. Жена не могла дать мне тех эмоций, которые я получал от Шалимовой, а это означало только одно: после долгих лет разнузданного блуда я совершенно утратил способность любить. Я был конченным «наркоманом» в последней стадии, который сидел на «хмуром».

Я резко подскочил на ноги, разделся и окунулся голышом в море. Оно светилось изнутри голубым. Когда я заплыл чуть подальше, то выяснилось, что это люминесцирует желеобразная колония медуз. Потом я допил бутылку минералки, — там ещё оставалась водка, но я не стал её трогать, — и собрался ехать в «Югру», что было категорически запрещено Андреем.

Первое, что мне захотелось сделать, — это поговорить с женой о нашем совместном будущем. Мне хотелось покаяться. Мне хотелось упасть перед ней на колени. Я понимал, что нужно спасать свою жизнь и что моё спасение заключается только в ней. Нисколько в этом не сомневался.

Натягивая на мокрое тело трусы и футболку, я представлял себе наш разговор: «Ленчик, прости меня. Я всё понял. Я хочу быть только с тобой. Я хочу состариться рядом с тобой и умереть в один день. Ты любишь меня хоть немножко, хоть чуточку?» — «Да, конечно, я люблю тебя и хочу быть с тобой, хотя ты полный мерзавец и раздолбай», — ответит она, а в конце добавит сакраментальное: «Я не представляю свою жизнь без тебя, а все остальные мужчины кажутся мне жалкими пигмеями». — «А как же Евгений?» — спрошу я и сделаю скорбное лицо, а она ответит со снисходительной улыбкой: «Перестань! У меня с ним ничего не было. Просто мальчик в меня влюблён, ну а я не запрещаю ему это делать». Да, это был бы лучший расклад, но душу мою отягощали большие сомнения.

Ничто так не укрепляет брак, как лёгкое чувство вины со стороны мужа, потому что оно всегда превращается в бонусы для жены, но мои наглые выходки и вечные залёты могли разрушить самую беззаветную и искреннюю любовь. Никакого христианского терпения не хватит, чтобы терпеть подобные унижения. Что-то подсказывало мне: последний поезд твой давно ушёл. Я понимал, что разговор будет непростым, но мне ужасно хотелось вернуться в лоно семьи.

Натянув на себя штаны, я двинулся к трассе. Недопитая бутылка «Кристалла» и минералка «Архыз» остались валяться на пляже. Над морем сверкали проблесковые огни летящего авиалайнера. Через несколько минут он сядет в аэропорту города Сочи.

Не скажу, что трасса была оживлённой, но мне повезло: из Небуга направо вывернул автомобиль и продолжил движение в мою сторону. Я поднял руку. Ослепив меня фарами, мимо проехала «девятка», но через мгновение остановилась на краю дороги, выпучив на меня огненно-красные стоп-сигналы.

Я подбежал к машине и открыл дверь.

— До «Югры» подбросишь? — спросил я.

— Сколько?

— За спасибо.

— Ты машину на хуя тормозишь, если у тебя денег нет? — начал на меня