Охота на гиену - Наталья Александрова

— Вот это да! Но морду-то хоть набили они целителюэтому?

— Набили, а как же, и не один раз, думаешь, откуда явсе подробности так хорошо знаю? Разбирался много с этим делом.

— А откуда же Лешка этот деньги берет, чтобы каждыйдень в стельку напиваться?

— Вот тут другой секрет. Деньги он берет у Евдокии. Онаих, конечно, прячет, а он все равно находит, способности у него такиеоткрылись. Уж она куда только не запихнет деньги эти, а приходит — опять Лешканашел и пропил. Поэтому у них и скандалы были. И я тебе вот что скажу: Лешкахоть и пьяница, но парень тихий, дружков к себе не водил, и убивать Евдокию унего никаких причин не было. Теперь ему и пить не на что будет, и из квартирывыселят, да и вообще, мать же она ему все-таки!

— Э, брось, Пал Савельич, каких только подонков насвете не бывает, мы-то знаем.

— Это точно, а только про Лешку я не верю. Ну слушайдальше. По работе дворник он и есть дворник, кто на его место польстится? А вподъезде, где Евдокия жила, у нее со всеми жильцами конфликты были. Беремсверху. На девятом этаже Василий Степаныч на гармони играет. Как они ругались,это не передать. Так он ее материл, что заслушаешься, но чтоб ножом пырнуть —да на кой она ему нужна? Дальше, Маргарита Ивановна, врачиха эта, что ее нашла.Евдокия на них с мужем наезжала из-за собаки, лотом угрожала донести, чтоМаргарита дома зубы лечит. Так про это все знают, зачем Евдокию-то убивать? Иалиби у нее, у Маргариты, подруга ночевала, вместе они не спали, друг у другана глазах были. Дальше, на первом этаже на площадке Сидоренки в трехкомнатной,потом Евдокия, а с другой стороны тетя Шура Зверева и коммуналка большаяведомственная, там народ все время меняется, и Евдокия не успевает с нимиотношения испортить. С Сидоренками Евдокия вроде ничего жила, это где хозяин натроллейбусе работает, он Евдокию последним живой видел, а с тетей ШуройЗверевой все время скандалы. Эта Шура в молодости на корабле буфетчицейплавала, потом в химчистке работала, а теперь на рынке колготками торгует.Дочка у нее где-то взрослая, а Шура одна живет и погулять всегда любила, исейчас любит, хоть и возраст у нее уже солидный. Ну у нее шум, музыка вечно дополночи орет, дверью хлопают, окурки бросают — в общем, Евдокии эти гулянкибыли как нож острый. И даже не в окурках, я тебе скажу, тут дело, а просто немогла она видеть, как люди жизни радуются, норовила настроение испортить. Менявызывали, я Шуре предупреждение делал, а кто теперь участкового боится? Да ибаба-то эта Шура неплохая, беззлобная, ну, повеселиться любит, так за что же нанее наезжать-то? В общем, взял я с Шуры слово, что после двенадцати никакиххождений и никакой музыки.

Гости у тебя, говорю, пускай хоть до утра сидят, ты женщинасамостоятельная, квартира отдельная, но чтобы все тихо было. Разговор этот унас с Шурой с год назад был, а прошлой зимой случай произошел. Был у Шуры деньрождения или еще какой праздник. Засиделись допоздна, как обычно, но последвенадцати музыку выключили. Поутихли, а потом расходиться начали. И один мужикрешил у Шуры остаться. Только Шура его попросила, чтобы он последних гостейпроводил, помог им машину поймать. На улице мороз, налегке не пойдешь. Мужикэто куда-то свою куртку задевал, а Шура ему и говорит, что надевай, мол, моепальто, кто тебя в полвторого ночи увидит. Тот и надел.

Проводил приятелей, пошел назад, парадную-то вспомнил, аквартиру перепутал.

К Шуре от лестницы направо. А он пошел налево к Сидоренкам.А у Сидоренок хозяин, Николай Михалыч, в ту неделю в вечернюю смену был. Тампока в парк, пока с диспетчером то да се, развозка его только к двум часам додому доставит. А Вера, жена его, ждет, спать не ложится, чтобы он не гремел, незвонил, потому что внучка маленькая болела у них тогда.

А того-то, Шуриного хахаля, в последний момент сомнениевзяло, та ли квартира, он звонить не стал, а постучал тихонько. Вера к двериподходит и спрашивает: «Коля, ты?» А тот-то тоже Колей оказался, он и отвечает:"Я". И представь себе: открывает Вера дверь, а на пороге вместо мужастоит мужик с усами и в дамском пальто с чернобуркой такой пышной! Тут нашаВера Антоновна так заверещала, что не только внучка, а все соседи до девятогоэтажа проснулись.

Сын ее выскочил, мужику этому, не разобравшись, сразу в глаззасветил, а тетя Шура вышла, как давай хохотать, прямо до икоты.

В общем, когда соседи все поняли, то тоже посмеялись иразошлись: дело в субботу было, завтра не на работу, ну, ошибся человек дверьюпо пьяному делу — с кем не бывает?

Только Евдокии неймется, орет на Шуру. Я, говорит,жаловаться буду, и не участковому, он у тебя купленный, — это она променя, значит, — а прямо на прием к начальнику отделения пойду, чтобы тебяна 101-й километр выселили. Ты, говорит, пьяница и тунеядка, живешь нанетрудовые доходы. Тут и Шура не выдержала, это я, говорит, тунеядка, да тыпосиди десять часов на морозе, а потом говори. А насчет пьянства, то кто,интересно, твоего Лешку вчера на улице поднял и домой на себе притащил. Этоверно, Шура часто его подбирает по доброте душевной. В общем, срам сказать:подрались они прямо на лестнице. Соседи разняли, а утром обе ко мне жаловатьсяприбежали. Я в глубине души Шуре сочувствую, но формально составил протокол,оштрафовал обеих и пригрозил, что если еще раз так будет, оформлю на пятнадцатьсуток. Испугалась Шура, поскучнела, больше никаких гулянок, а Евдокия ходитгоголем, совсем ее загрызла, добилась, своего.

— Вот, Сережа, рассказал я тебе много баек, а все равноя считаю, ерунда все это, не повод для убийства Мало ли соседок ругаются, другдругу волосы повыдергают, но до убийства чтобы дойти — это, я тебе скажу… Уж тымне поверь, я участковым двадцать лет без малого работаю, людей знаю.

— Да, Пал Савельич, дохлое это дело — убийцуЕвдокииного искать. Ты знаешь, это же третье дело такое, у нас считают, чтоманьяк тут орудует.

— Ну, Сергей, тут я тебе не помощник, про маньяков я ничегоне знаю.

— Ладно, пойду я, Пал Савельич, спасибо тебе. Ты тутпосматривай, как и что, понаблюдай. Если что заметишь, уж звякни мне или зайди.

— Зайду, а как же. Удачи тебе. Может, и докопаешься досути, хотя если маньяк это… — Участковый с сомнением покачал головой.

Когда человек увлечен своей работой, он может говорить о нейчасами. Римма Петровна Точилло могла, забыв все на свете, в течение двух-трехчасов увлеченно рассказывать о внедрении тыквовидного цепня в телесные полостипромежуточного хозяина.

Если же речь заходила о скребнях, в особенностифакультативных, в инвационной стадии — она просто теряла человеческий облик, иоднажды, в академической столовой, забыв, что ее соседи по столу, хотя ибиологи, но не гельминтологи, то есть не специалисты по паразитическим червям,так живо описала процесс размножения нематод, что одного немолодоговпечатлительного профессора увезли в больницу в состоянии средней тяжести, а отдоцента средних лет ушла жена, потому что он перестал есть и вскрикивал во сне.