Медвежья злоба - Валерий Петрович Кузенков

пальцы рук, поднимались во весь рост. Какое-то время просто стояли и снова шли и шли.

Проходил час, другой, третий… Всё повторялось. В одном месте старушки пересекли что-то наподобие неширокой тропы. Еле заметная в болоте, петляющая между кочек, деревьев и невысоких кустиков багульника, тропа была проложена людьми. Но состояние заблудившихся женщин к тому времени было таково, что этот человеческий след они попросту не заметили. Перешагнули тропинку, уходя от неё всё дальше и дальше по зелёному моховому ковру, расстилающемуся на многие километры.

Солнце пошло на закат, и бабушка Маша, упав в который раз, больше подняться не смогла. Она лежала, тихо стонала и плакала, прекрасно понимая, что шансов выйти к дому из этого чёртового болота у неё всё меньше и меньше. Настя сидела рядом с подругой и уговаривала её встать, тянула за рукав пиджака. Пыталась поднять из воды своими трясущимися слабыми старушечьими руками. Получалось плохо. Маша падала и падала в болото. Платок у неё давно потерялся, и седые пряди растрёпанных волос, перемазанные болотной грязью и облепленные мелкими веточками деревьев и мха, представляли страшное зрелище.

– Машенька! Ну что же ты? Вставай, милая. Давай ещё попытаемся пройти. Найдём, может, выход. Тропу! Хотя бы до земли сухой давай доберёмся. Тут нам ночь не пережить.

Настя сорвала росшую вокруг клюкву и попыталась покормить подругу. Та как могла старалась жевать красные холодные ягоды. Не получалось, и старушка стала глотать их целыми. Кислого клюквенного вкуса она не ощущала. А когда уставала, то опускала лицо в воду и пила. Глоток за глотком. Утолив жажду, Мария перевернулась на спину. Закрыла глаза.

Намучившись, Настя села рядом с ней на кочку. Она прислонилась спиной к сосновому стволу. Ей показалось, что усталость, накопившаяся за эти дни в её теле, ушла. Голод не чувствовался, стало легко, только слегка кружилась голова. Что-то делать, двигаться расхотелось. Сначала перед её глазами появилось яркое солнце, потом синее небо, деревня, дом, цветущий сад, лицо давно умершего мужа, лица её детей, живущих теперь в городе, внуков и… дальше пришло одно сплошное чёрное пятно…

На улице стемнело. Эта ночь выдалась холоднее всех предыдущих. Звёзды так и мерцали на небе. Женщины, одна из которых лежала, а вторая сидела рядом с ней, больше не шевелились. И когда утром мороз усилился, а яркое осеннее солнце осветило белый от инея моховой покров болота, стало ясно, что они больше не поднимутся. Их одежда и лица были белыми и искрились на ярком солнечном свете. Только несколько кроваво-красных ягод клюквы, зажатых между пальцами одной из них, так и остались незамёрзшими, потому что ещё хранили тепло её тела.

– Кру-у!.. Кру-у!.. – кричали кружащиеся над погибшими вороны.

По этим птицам через несколько часов умерших женщин найдут спасатели. Вынесут их тела из болота и похоронят рядом на деревенском кладбище.

Всю жизнь дружили, вместе пошли за ягодой, вместе им и лежать…

Золотые сны Семёна Сергеева

В деревенской избе сумрачно. Керосиновая лампа в руке немолодого мужика освещает вокруг небольшое пространство. Мужик стоит возле большой русской печи, занимающей половину комнаты, и осторожно вынимает из её стенки кирпич за кирпичом. Аккуратно складывает их на лавку. Побелка, глиняная пыль, печная копоть – всё это небольшим облачком оседает на его одежде, волосах и бороде.

– Старый, ты бы поосторожней печь разбирал, так ты её всю разворотишь. Не ровен час, совсем развалишь. Зима на дворе. Помёрзнем ведь…

В углу комнаты на табурете под иконами сидит женщина. Руки сложены на коленях. На голове чуть сбившаяся косынка, отчего видна прядь седых волос. Одета она в линялое, старое платье. На ногах валенки.

– Цыц! Молчи, старуха. Не видишь разве, чем я тут занимаюсь. Нажитое нужно спрятать от супостатов. Придут голодранцы, а у нас ничего нет. Чем попусту языком молотить, помоги лучше. Глины замешай. Мел разведи. Печку обязательно сегодня нужно побелить. Пусть сохнет.

Хозяин дома взял со стола железную банку-коробку и спрятал её внутри печи, просунув руку в сделанную им дыру.

– Готово! Как там и была, – радуется он. – Хрен теперь кто найдёт наше добро. – Улыбнулся и посмотрел на жену.

Та кончиком платка смахнула с глаз слезу.

– Ты, баба, не плачь. Закончится их коллективизация, мы тогда нажитое на белый свет и достанем. Не вечно же они, коммунисты, будут простой народ грабить. Должны же когда-нибудь насытиться, подавиться!

– На всё воля Божья… – смиренно ответила женщина.

* * *

Семён Сергеев проснулся. Открыл глаза, но продолжал лежать в постели, соображая, к чему бы это ему приснился такой сон. Всё видел как наяву. Видел деревню, где родился. Видел избу деревенскую. Видел печь и давно стёртые из памяти лица бабушки и дедушки, которых он знал и помнил только по фотографиям. Вспомнил, как его отец рассказывал, что все их предки, жившие до революции, были людьми зажиточными. Жили очень даже неплохо. Имели добротно построенные дома. Выездные экипажи, хотя и были по роду-племени простыми крестьянами Вятской губернии. Работали они не покладая рук на своей земле, и земля-матушка за это их благодарила.

Семён встал с кровати и, шлёпая босыми ногами по полу, пошёл умываться. Холодная водопроводная вода освежила, но дом, печь и дед с бабкой всё ещё были у него перед глазами. Семён посмотрел в зеркало – на него смотрел сорокалетний мужчина.

– А ведь я прямой потомок тех стариков, которые мне сегодня ночью снились. Отец всегда добавлял, что у деда золотишко имелось. А когда их пришли кулачить, то золота так и не нашли. – Семён на минуту задумался: – Помню ещё, батя говаривал, что колхозные коммунисты уж очень тогда возмущались, что дедова богатства не обнаружили. Отец хоть и малой в те времена был, а всё помнит. – Семён провёл рукой по лицу. – Да разве то время забудешь? И хорошо, что помнит. Нужно ему в деревню позвонить. Поспрашивать о тех временах. А может, и самому съездить. Вдруг сон в руку?..

На кухне он поставил на газ чайник и заглянул в холодильник. Достал оттуда полбатона варёной колбасы, нарезал хлеба и приготовил на завтрак бутерброды. Сидел за столом, не спеша пил чай, жевал колбасу с хлебом и думал.

Жене он решил пока ничего рассказывать. Ещё на смех поднимет. Ты, скажет, совсем, Сергеев, из ума выжил. Лучше работай, тогда и деньги в семье появятся. Как ей, дуре, объяснить, что, может, настоящее счастье вот так и приходит. Живёт себе человек, живёт. Никому плохого не делает, а Господь Бог