Промельк Беллы. Романтическая хроника - Борис Мессерер

– Нина, ты вышла из колхоза, но колхоз из тебя не вышел.

Их дочка Ася была бесшабашным существом – рыжая бестия, вся в конопушках, обаятельная и настоящий друг. Она резко говорила, резко вела себя, резко водила машину. У Стивенса было четыре машины, и Ася могла решать, на какой машине ей сегодня поехать. Чаще останавливала свой выбор на спортивной “вольво” и мчалась на диких скоростях, всегда на грани катастрофы, потому что плохо водила да к тому же часто выпивала.

Судьба ее сложилась неудачно. Она окончила хореографическое училище, но балериной не стала. Потом, казалось, счастье улыбнулось ей – она встретила взаимную любовь и вышла замуж за маркиза Феррари. Но он оказался авантюристом и попал в тюрьму за неуплату налогов.

В дом к Стивенсу можно было приехать запросто в любое время и найти там все необходимое, в том числе упаковки баночного пива в холодильнике. В те годы в нашей стране хорошее пиво было редкостью. Эдмунд пил только ледяное пиво. Он даже стаканы ставил в холодильник, предварительно облив их водой, чтобы они тоже замерзали. Холодное пиво он лил в эти замороженные стаканы и говорил:

– А иначе я не дам, пиво теплым не пьют.

Мы с Беллой приезжали часто со своими знакомыми: художником Сергеем Алимовым и реставратором Саввой Ямщиковым. Стивенсы жили на широкую ногу, и у них в доме постоянно устраивались приемы, на которые Эдмунд приглашал послов и других влиятельных иностранцев, а также наших ответственных работников. Но нас они совершенно не интересовали, и мы, представители российской культуры, садились за столы ближе друг к другу. Таким образом, складывались дружеские компании из людей разных профессий. Например, нам с Беллой часто приходилось сидеть за одним столом с Олегом Ефремовым, Никитой Богословским, балетмейстером Юрой Григоровичем и его женой – знаменитой балериной Натальей Бессмертновой. Зачастую с нами оказывалась Ася.

Случилось так, что Ася попала в автокатастрофу, очень тяжело из нее выкарабкивалась и в конце концов не выдержала. Отпевали ее в церкви Воскресения Славущего в Брюсовском переулке. Прощание назначено было на 10 часов утра. Людей в церкви было немного, да и те немногие в основном иностранцы. Мне было очень жалко Асю, и я чувствовал, что нервы не выдерживают. Среди нескольких пришедших знакомых я увидел Юру Григоровича и Наташу Бессмертнову. Юра тоже явно нервничал, не в силах справиться с переживаниями. Хотелось помянуть Асю среди близких людей. Единственное место поблизости, ресторан Дома композиторов, был закрыт в это время.

Я сказал Юре Григоровичу:

– Пойдем во МХАТ к Ефремову, помянем ее вместе с Олегом!

Я был главным художником МХАТа. Театр находился рядом. И мы ушли из церкви, к ужасу Наташи Бессмертновой – она поняла, что это не к добру. Я повел Григоровича к Олегу. Просто мы хотели опередить события и помянуть Асю сами, отдельно. Григорович был одет романтично: в длинное пальто со стоячим воротником, без шапки, несмотря на снег. Мы прошествовали во МХАТ и примерно в половине одиннадцатого вошли в кабинет Ефремова, проводившего все время в театре. Олег, увидев нас, зыркнул недовольно, не поняв, кого я привел. Потом разглядел, что это Григорович. Альянс был неожиданный: руководитель Большого театра и руководитель МХАТа в одном кабинете.

Утром, покупая цветы около Белорусского вокзала, я купил бутылку тархунной водки зеленого цвета с этикеткой, напоминающей плевок верблюда. Она была прилеплена комком сверху, не как настоящая фирменная этикетка, а просто как обрывок бумаги.

Ефремов спросил:

– А что вы хотите?

– Хотим, Олег, выпить с тобой, помянуть Аську. Надо же как-то это пережить…

Ефремов понимающе кивнул:

– Ну, тогда пойдем сюда… А я хотел проводить собрание труппы, в два часа назначено. Надо начинать работать в театре, а все какие-то мелкотравчатые позиции занимают, снимаются в кино. Необходимо классикой заниматься, а приносят пьесы современные – ужасные…

Ефремов пригласил нас в закуток, где стоял диванчик и можно было передохнуть. Быт Ефремова был примитивен: диванчик дополняли стол, пара стульев и небольшой шкафчик. Правда, чашки для чая все-таки имелись и нашлась единственная рюмка. Ефремов говорил о ней с гордостью истинного мхатовца:

– Это рюмка Станиславского!

Рюмочка оказалась маленькой, на тоненькой ножке. Обнаружилось еще несколько кусочков сахара в крохотной вазочке да какое-то засохшее печенье. И вот тархунную эту водку мы всю выпили под скудную закуску. Ефремов должен был уже в это время проводить собрание, и за ним пришла Таня Лаврова. Григорович стал звать к себе, чтобы продолжить застолье, но Ефремов сказал:

– Мне нужно провести собрание, я подъеду.

Мы поехали к Григоровичу вдвоем.

Юру Григоровича я знал очень много лет, помню еще то время, когда он танцевал в Кировском театре и о том, что он станет руководителем балета, даже не заходила речь. Помню появление Юры в Москве, когда он, будучи совсем молодым танцовщиком, приехал в гости к таким же молодым артистам балета – братьям Швачкиным, жившим в Георгиевском переулке рядом с Большим театром. Мы оказались в одной компании, так и познакомились. Прекрасно помню нарождающийся интерес к постановкам Григоровича, его первые шаги как балетмейстера и уже позже оглушительный успех его спектакля “Легенда о любви” в Кировском театре оперы и балета. Удивительная чувственная пластика совершенно новой хореографии, рушащей канонические устои этого достаточно консервативного искусства, восторженно приветствовалась театральной молодежью. Спектакль имел замечательную форму, чему способствовали декорации и костюмы Симона Вирсаладзе. Все действие происходило в таинственно освещенном пространстве сцены с высвеченными фигурами главных действующих лиц. Потом этот балет был перенесен в Большой театр, и в нем всем нам запомнилась блистательная Майя Плисецкая.

Григорович жил между Мясницкой и Сретенкой, в доме, где до революции размещалось акционерное общество “Россия”. Это была огромная квартира, вся завешанная восточными сюзане и покрывалами, на полу лежали персидские ковры и подушки. Мы сели выпивать, поджидая Ефремова. Наталья Бессмертнова принялась кормить нас обедом, но почему-то еда оказалась холодной, плохо подогретый суп уже не стал нам подспорьем. Приехал Ефремов и все время говорил о том, как прошло собрание, которое он провел только что, ему хотелось поделиться с нами подробностями своих планов, каким должен стать МХАТ в ближайшее время. Позже приехал Резо Габриадзе. Такая вот возникла компания.

Вспоминается довольно странная история с ружьем, похожая на театр абсурда. Во время застолья Юра хвалился, что у него есть настоящее ружье, какого мы никогда не видели, а Ефремов говорил:

– Отстань ты со своим ружьем! Зачем нам ружье?!

– А вот вы такого не видели!

Наконец он принес огромный деревянный футляр, похожий на те кобуры, в которые красные комиссары прятали парабеллумы, только бо́льшего размера. Григорович открыл футляр, а там ничего нет.