Эзотерическое подполье Британии. Как Coil, Current 93, Nurse With Wound и другие гениальные сумасброды перепридумали музыку - Дэвид Кинан

это сводил. Беннетт убрал имена всех участников, заменив их на дежурный состав Whitehouse. Это вывело меня из себя. По его словам, он решил, будто меня смутит такое упоминание, но это жалкая отговорка. Из-за этой ссоры с Уильямом я нелестно отзывался о нем в нескольких интервью. Это меня задело».

«Большинство первых концертов организовывал Джорди Вальс из Vagina Dentata Organ, а позже Филип Бест, – объясняет Беннетт. – Они обманывали публику, представляя нас кем-то вроде Human League, и, когда мы начинали играть, нередко возникали проблемы. Кроме того, пока нашим звуком не занялся Дейв Кенни из студии IPS, ребята, занимавшиеся на концертах оборудованием, крайне неодобрительно относились к нашей музыке. Наконец, сами выступления были провокационными, часто заканчивались раздраем и неприятностями». «Я видел Беннетта лишь несколько раз, – говорит Фозергилл. – Как ни странно, больше всего мне запомнилась его любовь к испанской гитаре и страсть его отца к книгам. И пушистый пуловер, не сочетающийся с философией Come Org. Я всегда считал Whitehouse неровной группой, хотя в своих лучших проявлениях они были куда сильнее Throbbing Gristle».

«Это по-настоящему тревожная музыка, сделанная с помощью минимального набора приемов, – говорил Дэвид Тибет Майку Барнсу из The Wire в мае 2001 года, выступая в программе Invisible Jukebox, в ходе которой ему поставили Shitfun Whitehouse. – Всего-навсего обработанный вокал, высокие и низкие частоты и немного пространства, а в итоге такой впечатляющий, нервирующий звук. Довольно тонкое творчество по сравнению с недавними примерами чисто машинного нойза». Барнс спросил Тибета, не кажется ли ему, что агрессивная репутация группы затмевает саму музыку. «Конечно, на этот вопрос должен отвечать сам Уильям, – проговорил Тибет. – Он очень обстоятельно подходит ко всему, что делает, чего бы это ни касалось: флаеров, оформления альбомов, концертов или даже выбора фабрики виниловых пластинок. Помню, в аннотации к одному из его первых альбомов говорилось: „Слушатель испытает самые экстремальные ощущения, потому что это самая радикальная и брутальная музыка всех времен“. Кроме того, отвечая на ваш вопрос, он отметил бы, что придерживается либертарианских взглядов, поэтому некоторым кажется, что он крайне правый. Я хорошо его знаю, это не так. Он большой знаток де Сада и римского декаданса, чрезвычайно умный и образованный человек. Конечно, под влиянием Whitehouse возникло множество групп, сделавших ставку на шокирование публики, но все они были скучны. Для Уильяма же музыка была чем-то глубоко личным. Он следовал за собственной звездой и никогда не беспокоился, что у него не будут брать интервью или что его где-нибудь запретят. Не шел ни на какие компромиссы. В начале 1980-х концерты Whitehouse длились 15 минут, после чего приезжала полиция и выводила зрителей из зала. Одно такое замечательное выступление прошло в местечке под названием Roebuck. Стэплтон знал, в какой момент нужно покидать помещение, чтобы смыться до кровопролития, но даже он получил стаканом в лицо и был вынужден обратиться в больницу».

Гэри Левермор, занимавшийся фэнзином (и одноименной индустриальной группой) Tone Death, был свидетелем легендарного концерта в Roebuck 1 июля 1983 года. Он не был таким страшным, каким его описывает Тибет, но Стэплтону действительно пришлось нелегко. «Впервые я вышел на сцену в качестве участника Konstruktivits, мы с Гленном Уоллисом разогревали Whitehouse на втором этаже паба Roebuck на Тоттенхэм-Корт-Роуд жарким пятничным вечером в конце июня, – утверждает Левермор. – Через несколько минут невероятно громкого выступления Whitehouse Филип Бест швырнул пивную кружку в сторону стола, за которым сидели мы со Стивом, – его руку сильно порезали осколки. Тогда Стив подошел к сцене и попытался столкнуть на Филипа усилитель». «Наблюдать, как Стив в одиночку пытается сдвинуть с места акустическую систему, было очень смешно, – вспоминает Бест. – Особенно когда он решил поднять монитор над головой. Я понятия не имел, что он ранен, и подумал, что это его вклад в шоу. Кстати, поранился он, когда я бросил не кружку, а микрофонную стойку. Это она разбила кружку у него на столе, хотя разница, конечно, невелика».

Бест представил Whitehouse как «синти-поп-группу с джазовым уклоном», и только они вышли на сцену, как начался кромешный ад. «Хозяин сразу же помчался наверх, но его вытолкали Дейв Нанавеш и Джорди Вальс, забаррикадировав двери, – продолжает Бест. – Через десять минут в зал уже ломились два фургона со спецназом». На записях того вечера слышно, как хозяин кричит на Беста, пытающегося сбежать. «Полиция задержала его, а меня отпустила, поскольку я был совсем молодым», – смеется он. «Это был настоящий рок-н-ролл, – соглашается Левермор. – Несколько полицейских и охрана паба прорвались через забаррикадированный вход и начали арестовывать людей, хотя меня с Гленном не тронули. Мы забрали синтезаторы и спокойно вышли, доехали на метро до Виктории, а затем поездом до Кента».

Стива тоже не арестовали: полночи он провел в больнице, где ему накладывали швы на руку. «Я вернулся в Лондон на следующий день и встретился с ним в пабе „Джон Сноу“, чтобы забрать обложку к альбому Konstruktivits Psykho-Genetika, которую он сделал под псевдонимом Бабс Сантини, – продолжает Левермор. – Я почувствовал себя виноватым, когда он показал забинтованную руку и пожаловался, какого труда ему стоило закончить обложку».

У каждого есть своя история про Whitehouse. Тибет вспоминает, как его друг Марк Бейкер однажды послал Беннетту письмо, в котором была только страничка с его адресом, измазанная спермой. Ответ Беннетта был столь же лаконичным: бумага, которой он подтерся. «Это меня очень впечатляло, – ухмыляется Тибет. – Уильям умел превзойти других». Джон Гослинг вспоминает концерт Whitehouse в The Air Gallery 23 января 1984 года – с Филипом Бестом, Кевином Томкинсом и Уильямом Беннеттом. «Я снимал концерт, – объясняет Джон. – Беннетт неохотно разрешил мне, выступление было скучноватым, поэтому я бросил в аудиторию стул. После этого я вижу через объектив, как ко мне приближается парень и прямо в лицо летит кулак, камера отлетает в сторону. Досталось мне тогда. На помощь пришел Джорди Вальс и здорово навалял тому мужику. Затем один из моих друзей распылил слезоточивый газ, и все вышло из-под контроля. Думаю, Whitehouse были вполне довольны таким исходом. Невозможно играть музыку, похожую на жужжание трех ос с выкрученным фидбеком, называть слушателей мудаками и при этом ожидать вежливых аплодисментов». «Концерт в The Air Gallery был тягомотиной, – говорит Бест. – Хотя наши выступления и прежде сопровождались насилием в духе Джи-Джи Аллина[67], но учиняли его какие-то козлы из зала, оно не возникало само в результате спонтанной цепочки событий. Даже сегодня некоторые идиоты ходят на Whitehouse, чтобы увидеть бедлам, а дело ведь не в нем. Концерты Whitehouse всегда проходят лучше, когда слушатели непредвзяты и готовы принять все, что задумала группа. Лично я предпочел бы играть аудитории, состоящей из девчонок и геев, чем легиону третьесортных индустриальных готов в пирсинге и футболках Swans».

Записанный ночью Гая Фокса в 1981 году, совместный альбом Nurse With Wound и Whitehouse The 150 Murderous Passions продолжает быть их яблоком раздора: каждая сторона утверждает, что не считались именно с ней. С громыхающим лязгом металла и долгими фидбэками, это одна из самых экстремальных пластинок в каталоге Стэплтона. «На каком-то этапе это была совершенно другая запись, звучавшая хорошо и довольно пластично, – утверждает Стэплтон. – Каждый из нас отвечал за свою сторону пластинки, и если играл на другой стороне, то следовал инструкциям главного. Когда мы начали сводить его сторону (которая, на мой взгляд, звучала отлично), он просто вывернул все регуляторы на максимум – бас, высокие частоты, всё подряд, – тем самым фактически уничтожив все сделанное. Но именно этого он и хотел».

На фоне дружбы Стэплтона с Беннеттом его отношения с Фозергиллом ухудшались. «Начали происходить кошмарные вещи, – вспоминает Стэплтон. – Джон без конца защищал Даниэль Дакс, в которую был явно влюблен. Она для него во всем была права, а я всегда ошибался. Он с ней не встречался, но историй было много. Джон не говорил, что происходит, дела шли все хуже и хуже». «Хотя нас с Джоном связывала общая любовь к авангардной литературе и музыке, никаких отношений между нами не было, – говорит Дакс. – Мы с Карлом любили друг друга и были парой. Постоянный романтический интерес Джона был весьма утомителен. Я не хотела ранить его чувства, но заботили меня исключительно наши профессиональные отношения».

Стэплтон не был в восторге от того, что The