Ментор черного паука - Нина Малкина

— Теперь понятно, почему у тебя нет склонности и тиаля, — зло проговорила студентка Эстель, словно я была её личным врагом. — Твой род проклят. Никогда больше не смей трогать ни мои вещи, ни меня саму.

Она резко обошла меня, даже не позволив выяснить, в чём причина такого заявления.

— Лоним, что случилось? — обратилась я к другу, который чуть задержался рядом со мной.

— Прости, Юна, — он старался не смотреть мне в глаза. — Мы обсудим это с тобой потом… Не сейчас. Ты должна понять.

— Что я должна понять? — крикнула я вслед убегающему за Сиреной другу.

Я поискала глазами Фиди, но её нигде не было. Меня окружали только презрительные и испуганные взгляды, глухие шепотки и молчаливая, но неприкрытая неприязнь.

Стоило мне сдвинуться с места, как студенты расступились передо мной, как волна перед «Фаворитом Вейна», что принёс меня в Кроуниц. Даже магистр Айро попятился так, словно я была живой угрозой, ходячей смертью. Я насупила брови и оглядела толпу, пытаясь высмотреть в ней Ракель. Целительница стояла в окружении подруг, с круглыми от ужаса глазами и прижимала к груди свой змеиный тиаль, будто он давал ей защиту.

Я медленно прошлась вдоль каменных лавочек, силясь понять причину такого отношения. Из-под одной торчали мохнатые уши и распределяющая шляпа.

— Вилли! — почти прикрикнула я, нагибаясь. — Что происходит?

Рудвик мелко задрожала, натянула шляпу на глаза, но всё-таки вытянула короткий пальчик в сторону доски объявлений.

Три портрета, пришпиленных мелкими гвоздиками, смотрели на меня с белых пергаментов. Исполнены они были с большой тщательностью, мелкими штрихами, передающими даже тонкие детали внешности. Я внимательно всмотрелась в каждый, но никто из троицы не был мне знаком. Тогда я стала читать объявление, что проясняло личности незнакомцев.

«Сим документом Преторий оповещает жителей

об окончании расследования убийства величайших правителей Династии —

Лауны и Мирасполя Иверийских.

Все преступники были наказаны согласно закону Квертинда за измену и предательство,

и в настоящий момент их презренный прах развеян по ветру,

а души стонут в пекле Толмунда.

Верховным Советом было решено рассекретить имена убийц, лишивших квертиндцев защиты могущественной династии, процветания и величайшей из магий:

Смердящий — Ханг Ноуршинг,

Сокрытый — Витам Монграс,

Сорока — Тезария Горст.

Все трое были приспешниками проклятого Ордена Крона,

который своими кровавыми мятежами пытается пошатнуть устои и законы

нашего королевства.

Изменники казнены лично консулом Верховного Совета,

наместником полуострова Змеи и претендентом на престол,

хранителем традиций и законов Квертинда,

величайшим из магов

Кирмосом лин де Блайтом»

— Дочь Сороки, — шепнул кто-то рядом. — Дитя убийцы.

Я пошатнулась, едва устояв на ногах, и непонимающе уставилась на Родрика Трейсли, наказанию которого ещё вчера так искренне радовалась.

— Сорокина дочь, — повторила Ракель. — Дитя убийцы!

— Замолчи, — процедила я, направляясь к девушке.

Но её фразу подхватили почти все, кто стоял вокруг, и шумиха привлекла из столовой новых студентов. Кухарка Элька Павс выглянула из-под нефритовой арки и застыла статуей, даже не потрудившись прикрыть огромный открытый рот. Навязчивое оскорбление гудело у меня в ушах противной скороговоркой, которую снова и снова скандировала толпа.

— Заткнитесь! — постаралась я перекричать гомон.

Гостиная закружилась, перед глазами всё поплыло. Мелькнул зелёный тиаль, и я с надеждой подбежала к его владельцу.

— Артур! — кинулась я к своему другу, пытаясь оправдаться хотя бы перед ним. — Это ведь не я убила Иверийцев!

— Род Оуренских имеет безупречную репутацию, — Артур отступил от меня на шаг, как от заразной. — Я не намерен тебе вредить, Юна, но и не могу запятнать себя дружбой с дочерью убийцы Иверийских правителей.

Толпа смыкалась вокруг меня, окружала, собиралась разорвать прямо здесь за то, к чему я не имела никакого отношения. Они больше не видели ни одного значительного достижения Юны Горст, предпочитая смотреть только на недостатки, в которых я даже не была виновата.

— Пг'екг'атите! — тонкая фигура Куиджи мелькнула перед глазами. — Юна не виновата в пг'еступлениях своей матег'и!

Родрик Трейсли схватил его одной рукой и откинул, как бродячего котёнка. Куиджи упал, ударился головой о лавку и медленно сполз на пол.

— Куиджи! — закричала я, расталкивая студентов. — Ты в порядке?

— Я в пог'ядке, Юна, — быстро отозвался ментальный маг, потирая ушибленный затылок. — А вот ты тепег'ь, кажется, нет.

Я помогла ему подняться, стараясь не поглядывать за спину, в которую всё ещё нестройным хором летело обидное «Сорокина дочь». Наверное, стоило уйти в свою комнату, и я бы так и поступила, но в следующий миг в меня прилетел ощутимый пинок, который толкнул меня в объятия Куиджи. Студент Лампадарио едва устоял на ногах, но удержал нас обоих, потом округлил глаза, развернулся и кинулся к выходу из академии.

Я же бежать не собиралась. Резко сделала шаг назад и быстрым рывком развернула корпус, наугад выставляя локоть. Попадание получилось точным, словно рассчитанным до мельчайшей секунды: Родрик Трейсли упал, держась за челюсть. Он нелепо озирался и барахтался у моих ног, как перевёрнутый на спину таракан. Студенты мигом замолчали, некоторые попытались помочь Трейсли, но я вытащила Кааса и отогнала всех, кто желал приблизиться. Потом села на грудь Родрика, прижимая ему руки, и приставила кинжал к горлу. Во рту пересохло, и я вспомнила то ощущение переполняющей эйфории от кровавой магии, которое мне однажды удалось испытать. Я прижала лезвие сильнее и усмехнулась испугу в глазах своей жертвы. Кто-то попытался меня оттащить, но я зарычала и полоснула лезвием по предплечьям. Меня моментально отпустили. Каас окрасился в коричнево-алый цвет, и я с нарастающим наслаждением размазала кровь вдоль гравировки.

Хотите драться с Юной Горст? Так знайте, что она не милосердна. Я перенесла кинжал на грудь ошалевшего Трейсли, ближе к сердцу, и воткнула кончик лезвия, вспоров одежду и кожу студента. От такого ранения говнюк будет умирать долго и даже успеет оценить близость собственной кончины. Представила, как блестящее лезвие полностью нырнёт в густую липкую жидкость, напитываясь чужой жизнью, и жадно облизала губы. Каас попробовал крови и теперь жаждал ещё.

Я почти перенесла вес на рукоять, но мои руки вместе с Каасом накрыла мужская ладонь, поднимая в воздух кинжал и меня вместе с ним. Я зашипела, попыталась вырваться, дёрнула кинжалом, чтобы высвободить его, и забила ногами в воздухе. Кажется, даже кого-то задела. Перед глазами мелькнул растрёпанный Куиджи — запыхавшийся, красный, напуганный. Я задёргалась ещё активнее, пытаясь достать хотя бы одну руку, но только вывихнула плечо.