Рогалик в Хогвартсе - Elanor

содержал на них увесистые тома, и каждая новая встреча лишь добавляла новые штрихи к их портретам, написанным желчью и разочарованием.

Предательство Снейпа в лабиринте и собственная беспомощность перед Волдемортом — эти два события стали ключевыми. Они показали, что ни индивидуальная сила, даже такая специфическая, как моя, ни хитроумные интриги сами по себе не гарантируют выживания. Нужен был новый подход. Многоуровневая защита. Непробиваемая броня для разума и тела.

Первой и главной задачей стала ментальная магия. Окклюменция. Искусство защиты разума от внешнего проникновения. Волдеморт, как и Дамблдор, и уж тем более Снейп, были искусными легилиментами. Мои мысли, мои планы, мой драгоценный Архив — все это было уязвимо. Я больше не мог позволить себе такую роскошь, как незащищенный разум.

Мысль об обращении к Снейпу за уроками Окклюменции вызывала у меня приступ ледяной ярости. После его предательства я скорее позволил бы акромантулам сожрать мой мозг, чем снова доверился этому змею.

Нет, я найду другой путь.

Запретная секция библиотеки стала моим вторым домом. Ночи напролет я проводил там, под мантией-невидимкой, поглощая древние фолианты по защите разума, по контролю над мыслями, по созданию ментальных барьеров. Большинство текстов были темными, опасными, описывающими методы, от которых у любого нормального волшебника волосы встали бы дыбом. Но я уже давно не был нормальным. Моя дементорская сущность, мой внутренний холод, как ни странно, помогали мне. Окклюменция требовала дисциплины, отрешенности, способности опустошать разум от эмоций. А эмоций у меня почти не осталось. Лишь холодный, расчетливый ум и всепоглощающее желание выжить и отомстить.

Я практиковался в Выручай-комнате, которую заставлял принимать облик точной копии кабинета Снейпа, а затем — самых жутких мест из моих кошмаров. Я учился строить в своем сознании не просто стены, а ледяные лабиринты, заполненные ловушками и фальшивыми воспоминаниями. Мои ментальные щиты были не теплыми и уютными, как описывалось в некоторых учебниках, а холодными, острыми, как осколки льда, пропитанными отчаянием и той первобытной тьмой, что дала мне сделку с дементорами. Любой легилимент, попытавшийся проникнуть в мой разум, рисковал не просто получить отпор, а навсегда заморозить часть своей души.

Параллельно с Окклюменцией я начал изучать и основы Легилименции. Не для того, чтобы читать чужие мысли ради праздного любопытства. А для того, чтобы лучше понимать своих врагов, предугадывать их ходы, распознавать ложь. Это было сложнее. Легилименция требовала не только силы, но и определенной эмпатии, способности настроиться на чужое сознание. А с эмпатией у меня были серьезные проблемы. Но я был упрям. И постепенно, через многочисленные ошибки и неудачи, я начал улавливать обрывки чужих мыслей, эмоций, страхов. Особенно хорошо это получалось с теми, кто был слаб духом или испытывал сильный страх — моя дементорская природа резонировала с этими состояниями.

Второй частью моего нового плана стало создание защитных артефактов. Если моя собственная магия и способности имели предел, то правильно зачарованные предметы могли дать мне дополнительный шанс. Снова Запретная секция, снова Выручай-комната, превращенная на этот раз в алхимическую лабораторию и руническую мастерскую. Я изучал древние руны, свойства магических металлов и камней, теорию наложения чар. Это было невероятно сложно, требовало огромной концентрации и точных знаний.

Моими первыми творениями были простые амулеты. Один — для обнаружения ядов. После смерти в лабиринте я стал параноидально осторожен в отношении всего, что ем и пью. Амулет из серебра и лунного камня, с выгравированной руной «Кеназ» (факел, свет, обнаружение), начинал слабо вибрировать и нагреваться при приближении к большинству известных ядов. Примитивно, но лучше, чем ничего.

Затем я попытался создать что-то для защиты от проклятий. Полностью блокировать «Авада Кедавра» было невозможно — это я знал. Но, возможно, можно было создать артефакт, который бы попытался отклонить луч, или хотя бы поглотить часть его энергии, дав мне лишнюю долю секунды на реакцию. Я экспериментировал с обсидианом, известным своими поглощающими свойствами, и сложными руническими формулами, найденными в одном из гримуаров Мерлина. Результаты были… неоднозначными. Несколько раз мои прототипы просто взрывались, едва не покалечив меня. Но один, маленький, неказистый кулон из черного обсидиана с серебряной спиралью, казалось, обладал нужными свойствами. При тестировании на слабых проклятиях (я использовал для этого стащенных из теплиц ядовитых тентакул) он действительно слегка отклонял их или уменьшал силу воздействия. Против «Авады» я его, разумеется, не проверял. Пока.

Я также работал над артефактами, усиливающими мои собственные способности. Кольцо из метеоритного железа, инкрустированное осколками льда, собранными на вершине самой высокой горы, которую смогла воссоздать Выручай-комната. Оно, как мне казалось, помогало мне лучше концентрировать и направлять мою ауру холода и страха.

Сбор ингредиентов для артефактов был отдельной историей. Некоторые я находил в Запретном Лесу, рискуя столкнуться с его недружелюбными обитателями. Другие — «заимствовал» из запасов Снейпа или из теплиц профессора Стебль. Иногда Выручай-комната сама предоставляла мне нужные материалы, словно понимая важность моих изысканий.

Мои интриги не прекращались. Наоборот, Окклюменция дала мне новую уверенность. Теперь я мог смотреть в глаза Дамблдору или Снейпу, зная, что они не прочтут моих истинных мыслей, не увидят той ледяной бездны, что скрывалась за маской отстраненного спокойствия. Мои действия стали еще более тонкими, еще более расчетливыми. Я продолжал сеять рознь между Роном и Гермионой, подрывать авторитет Снейпа, собирать компромат на Дамблдора. Мой Архив Змеиной Души пополнялся новыми записями, но теперь он был надежно скрыт не только в тайном кабинете, но и за непроницаемыми стенами моего разума.

Окружающие замечали перемены. Я стал еще более замкнутым, молчаливым. Мой взгляд приобрел какую-то нечеловеческую глубину и холод. Рон почти перестал со мной разговаривать, предпочитая общество Симуса и Дина. Гермиона все еще пыталась «достучаться» до меня, но ее попытки разбивались о ледяную стену моего безразличия. Она смотрела на меня со смесью страха, жалости и… осуждения.

Снейп. Наши ночные «уроки» (я продолжал их посещать, чтобы не вызывать подозрений и, возможно, чтобы изучать его самого) превратились в молчаливое противостояние. Он больше не пытался унизить меня. Он просто ставил передо мной задачи, а я их выполнял. Иногда он подолгу смотрел на меня своим непроницаемым взглядом, словно пытаясь пробиться сквозь мои ментальные щиты. Я чувствовал его попытки легилименции — слабые, пробные уколы — и с ледяным удовлетворением ощущал, как они разбиваются о мои ледяные барьеры. Он ничего не говорил, но я видел в его глазах удивление и, возможно, толику… уважения? Или это была просто досада от того, что