Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

страх, мольбу о пощаде... Только редко, очень редко удается ему насладиться таким зрелищем. Но уж этот капитан наверняка запросится. Почти мальчишка...

У Клары Георгиевны разболелось сердце. Вспомнился пропавший без вести муж. Он тоже был приземистым, как этот пленный летчик. И их сходство поразило ее. Она даже вообразила... Но тут же отбросила эту странную мысль. Нет-нет, ей легче думать об утерянном сыне как о давно погибшем. К этой боли она уже привыкла, сжилась с ней. И все-же где-то в подсознании долгие годы продолжает теплиться горькая своей беспомощностью надежда еще встретиться с ним — затерянным среди людей, живым и невредимым... Пленный летчик разбередил ей душу. Она невольно подумала, что, наверное, такой же по возрасту сейчас ее мальчик, как этот гордый светловолосый, светлоглазый юноша, к которому прониклась необъяснимой симпатией.

А пленный лежал на заплеванном полу камеры — зверски избитый, в беспамятстве. Он защищался, как мог. Но их было четверо верзил.

И они его смяли. С него сорвали комбинезон, сапоги, гимнастерку, он лежал в изорванной, окровавленной нижней сорочке, казалось, без признаков жизни. Но он не умер. К нему снова пришла, как приходила в бредовые ночи детства, молодая и, наверное, красивая женщина. Лица ее он никогда не видел. И лишь аромат, исходящий от нее, напоминал о чем-то далеком, давно утерянном. Она всегда уходила, так и не показав своего лица. А сейчас обернулась к нему, и он увидел печальные глаза переводчицы. Она звала его за собой, почему-то называя Геней. Да, он отчетливо услышал это чужое имя, обращенное к нему, Герасиму Юдину.

Потом видение исчезло. Гулко, тревожно забилось сердце и сразу же наполнилось болью, от которой он очнулся. Болело все тело, и он понял, что эта боль вернула его к жизни.

Нет, он не мог лежать у ног обступивших его врагов. Превозмогая слабость, поднялся, готовый стоя принять смерть. Но его подхватили под руки и снова привели на допрос. Он увидел взгляд переводчицы, будто прикованный к его обнаженной груди. Глаза ее расширились, как у безумной. Она вскрикнула и лишилась чувств.

— Эти женщины... — пренебрежительно проворчал Фальге. — Они готовы падать в обморок даже при виде резаного петуха.

Клару Георгиевну вынесли. Фальге обернулся к пленнику.

— О, как тебя рисовали! — восхищенно воскликнул. — Годный мама не сможет узнавать... — И не без иронии продолжал: — Конечно, ты будет молчать.

В голове у Герасима шумело. Во рту пересохло. Он еле держался на ногах. И все же нашел в себе силы на издевку врага ответить насмешкой:

— Угадал. Я «будет молчать».

— Отшень хорошо, — закивал Фальге. — Но это есть цветочек. Ягодка будет завтра. Отшень кислый ягодка. Абвер не знает «не хочу говорить». Абвер знает развязывать язык...

— И абвер облизнется, — хрипло проронил Герасим.

39

К сараю, куда бросили на ночь пленного летчика, пробрался Семен Акольцев. План операции был дерзкий, но единственно возможный. Обсуждая его, Дмитрий Саввич сказал, что промедлить, — подыскивая иной, менее опасный вариант, значит упустить благоприятный момент.

Наступило самое подходящее время приступать к делу. Семен выглянул из-за угла сарая. Часовой, попыхивая сигаретой, стоял вполоборота к нему. И тогда послышались торопливые шаги. К комендатуре быстро шла Фрося. Часовой обернулся к ней, окликнул. Фрося остановилась, взволнованно сказала, что ей нужен герр комендант.

— Все хорошенькие фрейлен хотчет комендант, — засмеялся часовой. — Я может заменить коменда...

Семен нанес ему удар ножом. Другой рукой зажал рот. Подбежала Фрося, выдернула из дверной ручки лом, который служил запором, вошла в сарай. Следом за ней Семен втащил уже обмякшее тело часового, снял с него автомат.

Герасим не верил своим глазам. Все происходило будто во сне. Он слышал тяжелое, прерывистое дыхание неизвестных людей. Какая-то девушка увлекла его за собой, шепнув: «Держись за меня». А он не мог быстро идти. Все его тело пронзала боль. Они с трудом обогнули саран, шли по канаве, по каким-то огородам в кромешной тьме августовской ночи. Надвигалась гроза. Может быть, последняя летняя гроза. Потом их догнал парень. Девушка сердито упрекнула его: «Где ты запропастился?» Он молчал, подхватил его, Герасима, под другую руку. И снова шли. Временами Герасиму казалось, что он теряет сознание. И все же шел, сбивая в темноте босые ноги. Он не мог вдохнуть полной грудью, и ему не хватало воздуха. Он готов был упасть и лежать без движения, наслаждаясь покоем, просто покоем. Но его спасителям некогда было задерживаться. И они влекли его дальше. Упали первые капли дождя — крупные, теплые, не принесшие свежести. Прокатился отдаленный гром...

Потом их окликнули. Герасим хорошо слышал этот грубый окрик: «Кто тут шляется по ночам?» Им надо было убегать. А он не мог бежать. И тогда парень сказал девушке: «Веди его. Ты знаешь куда. Я вас прикрою, задержу Гришку. Только поторопись...» Она была сильная. Однако ей трудно было его поддерживать. И они шли как пьяные. Позади началась перестрелка. А у самого его уха звучал вздрагивающий шепот: «Потерпи еще немного. Ты же герой. Вот. Вот так. Уже близко...» Он еле преодолел пролом в кирпичной стене. Устала и девушка. Стояли, прислонившись друг к другу.

Дождь усилился, зашумел в листве, освежил лица. И снова она, эта безжалостная девушка, заставила его идти. Они пробрались сквозь заросли маслины, разросшейся вдоль стены. Колючки исцарапали его. Именно это болевое ощущение подсказало ему, что он уже бывал здесь и так же натыкался на острые шипы, когда спасался бегством от больничного сторожа, не дававшего им, мальчишкам, лакомиться терпковато-сладкими плодами.

Они были в больничном саду, в самом глухом углу, где стоит морг. Взрослые называли это мрачное островерхое строение часовней, а мальчишки — мертвецкой и обходили десятой дорогой. Говорили, будто на чердаке мертвецкой живет филин, и кого он увидит, на того накличет смерть...

Это в глубине сознания, вне участия Герасима возникали ассоциации, воскрешая забытое. Сам он уже не управлял собой, своими чувствами, своим телом. Он не потерял способности воспринимать окружающее, но оно заволакивалось туманной дымкой.

Как ни странно, девушка привела его к мертвецкой, когда-то вызывавшей в нем страх и отвращение. Их встретил мужчина, отворил двери. И едва они вошли, над ними словно раскололось небо. Вспышка молнии осветила помещение, выхватила из темноты очертания неподвижно лежащего человека, завернутого в белое. Девушка испуганно вскрикнула. А мужчина сказал: «Мертвых бояться нечего. Они уже не сделают зла. Мертвецы будут оберегать живого...» И