Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

показавшуюся ей странной. Но в глубине души верила, верила в чудо. И оказалась права. Достаточно ей было увидеть родимое пятно у ключицы, чтобы понять: сын. Ошибиться она не могла. Сколько раз целовала это маленькое пятнышко, эту расправившую крылья птицу, видя в ней знамение счастливой судьбы своего ребёнка.

Она уже просила Фальге пощадить Геннадия, ее так неожиданно найденного мальчика. Он отказал. Но еще не поздно. Этой ночью она не сомкнула глаз. Все обдумала. И вот, слава богу, успела.

Фальге резко обернулся к ней, и она увидела дикий, уничтожающий взгляд.

— Герр комендант, — залепетала испуганно. Просительный, заискивающий тон никак не соответствовал тому, о чем она заговорила: — Вы не имеете права, герр комендант. Он сын дворянина. Вы должны его отпустить...

Фальге заговорил по-немецки, однако она не могла понять его. Это был поток ругани. Но почему он заявляет, что она смеется над ним, издевается?

— Не понимаю, — растерянно проговорила Клара Георгиевна. — Мне ли смеяться? Не понимаю...

— Он убежал! — выкрикнул Фальге. — Ты помогал ему!

— Убежал? — переспросила Клара Георгиевна. — Это правда? — Она вдруг поняла, что Фальге не шутит. — О герр комендант! — воскликнула в порыве неудержимой радости. — Я знала, что вы добрый, герр комендант! Это вы отпустили моего мальчика... — Ее давно угасшие глаза теперь сияли. И вся она преобразилась. — Да-да, — твердила, обезумев от счастья. — Это вы... вы... Я чувствовала...

Он выстрелил в ее смеющееся лицо, в глаза, удивленно, недоумевающе встретившие смерть.

41

Никто не ожидал такого молниеносного развития событий. Всего неделю назад крутоярцы услышали отдаленный гром канонады, совсем не подозревая, как близок час освобождения. А это пришел в движение Миусфронт. Массированный артиллерийский огонь, бомбовые удары с воздуха протаранили, смяли оборонительные укрепления гитлеровцев. Советские войска рванулись в прорыв, вышли к легендарной Саур-могиле, и открылся перед ними край седых терриконов и гордых людей, земля героическая и многострадальная. В едином порыве устремились воины вперед, тесня, сметая ожесточенно сопротивляющегося противника. Поездами, на машинах, пешком драпали те, кто пришел сюда два года назад с мыслью навечно завоевать эту землю. Схлынула мутная волна, унеся с собой грязную пену — предателей, спасающихся от гнева народа.

Не попользовались гитлеровцы противотанковыми рвами и окопами, вырытыми у Крутого Яра и Алеевки. Выбитые из Югово, покатились, не задерживаясь, на Гришино, к Днепру, стараясь оторваться от преследователей, уже напуганные окружениями, «котлами», «мешками»... А вместе с ними исчезли Дыкин, Гришка Пыжов. Побросав в бричку самое необходимое, съехали со двора Ремезы, оставив новый дом, обстановку, домашний скарб... Степанида с дочкой придерживали узлы, а Петро хмуро и озабоченно шел рядом, зажав в кулаке вожжи.

Совсем недавно началось наступление на Миусе, а в Крутом Яру и Алеевке уже Советская власть. Об этом узнал весь мир, прислушивающийся к приказам Верховного Головнокомандующего Советской Армии.

Москва салютовала доблестным войскам, освободившим Донбасс.

У комендатуры — красноармейцы, еще возбужденные марш-броском и быстротечным боем. Они вовремя подоспели. Им удалось уничтожить и захватить в плен нескольких гитлеровцев-поджигателей. Но в перестрелке погибло двое товарищей. Их похоронили в парке, воздав последние воинские почести. И вот теперь солдаты, окруженные ребятней, дымили цигарками.

— Зна-а-комые места, — растягивая слова, говорил молодой боец, устало привалившийся к крылечку. Застарелый шрам в углу рта обезобразил лицо, делая его не по годам суровым.

— Ты что же, Кирюха, и здесь бывал? — спросил здоровяк в обгорелой пилотке, по всему видать — заводила и шутник.

— Бы-вал, Николай. Бы-вал.

— Во, неугомонный.

Боец, названный Кирюхой, снял с груди автомат, бережно положил рядом. Зазвенели две медали «За отвагу».

— А ты ду-умал, я всю жизнь те-эхником был? Это уже по-отом. А сначала бро-одяжил.

— Уркаганил, что ли? — скосился на него рыжеусый ефрейтор.

— Безродный я, — отозвался Кирилл. — Ма-альцом промышлял по станциям, чтоб с го-олоду не сдо-охнуть. К вольнице привык. Из деэтприемников бегал, глу-упый. А все же не дали про-опасть.

— Ишь ты, — качнул головой рыжеусый. — Я в семье рос и выше семилетки не поднялся.

— То оттого, что старшинки над тобой не было, — усмехнулся Николай. И вдруг воскликнул: — Глядите, братцы, каков Аника-воин к нам пожаловал!

Тщедушный, сухонький дедок важно выступал позади тучного, обмотанного проволокой пленника, подталкивая его в спину паровозной пикой.

— А кто тут за начальника будет? — деловито осведомился он. — Примай трохвей.

— Эй, старина! — окликнул его Николай, — Как же ты ухитрился такого борова скрутить?

Кондрату лестно.

— Это он еще схуд, — отозвался, поигрывая шельмоватым взглядом. — Два дни на декохте... — И скомандовал: — Хальт! — Пленник остановился. — Цюрик! — И эта команда была исполнена. — Фор! — не унимался Кондрат. И, довольный, заметил: — Усе понимает.

Красноармейцы засмеялись. А Кондрат увлекся, демонстрируя выучку своего подопечного.

— Хенде хох! — приказал.

Грянул хохот, потому что пленник силился выполнить и эту команду, но безуспешно.

— Дядя Кондрат! — выкрикнул Ленька Глазунов, подталкивая своего дружка Зосима Сбежнева. — Руки-то у него связаны!

— А и верно, — озадаченно почесав затылок, согласился Кондрат. Но тут же оживился, повернулся к пленнику. — Кажи, сучий сын, что будет с вашим хвюрером? Токи честно.

— Гитлер капут! — с готовностью ответил тот.

И опять зрители этой сцены рассмеялись. А Кондрат самодовольно проронил:

— Усё знает...

— Только, наверное, до ветру не просится, — ввернул Николай. — Что-то дух от него несвежий. Верно, Кирюха?

— Ве-эрно, Николай, — подтвердил Кирилл. — Мо-отня мо-окрая.

Кондрат сочувственно взглянул на солдата.

— Эк, милый, как тебя зашибло. Никак контузия вдарила? Та стихия...

— Нашего Кирюху никакая контузия не возьмет, — перебил его Николай. — То он сроду такой.

Не прав был Николай. Заикаться Кирюшка стал после того, как на всем ходу поезда упал между сцеплениями вагонов его корешок, такой же бездомный урка, Грак. Потому и сказал Николаю:

— Не зу-убоскаль.

Конечно, у Кондрата и в мыслях не было, что перед ним старинный Гераськин дружок, бывший беспризорник Кирюшка Чмур. Давнишний рассказ Герасима выветрился из головы. Сколько времени прошло с тех пор! А тут еще этот Николай своего добивается.

— Где ж ты его накрыл, Дядя? — спросил, кивнув в сторону задержанного.

Давно не было у Кондрата таких благодарных слушателей. Свернул «козью ножку»,