Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

от меча и погибнет! Так возгласил приобщенный к лику святых князь русский Александр Невский. И наши пращуры разгромили немецких псов-рыцарей на льду Чудского озера. Светлейшему князю, патриоту земли родной Александру Невскому — вечная память!

— «Вечная память, вечная память, вечная па-а-мять!» — подхватил хор.

— Слава воинам-освободителям! Слава праведному оружию! — провозглашал отец Феодосий. — За победу над фашистским супостатом господу помолимся!

И хор вторил ему:

— «Господу помолимся, господу помолимся, господу помо-лим-ся!» «Что это? — дивилась Фрося. — Так вот, оказывается, в чем дело, вот как привлекает людей. На беде народной...:»

К хору присоединились прихожане, закланялись, истово закрестились.

Наконец-то покинул свое убежище Илларион Чухно. Его с трудом узнавали односельчане — оброс усами, бородой, из-под которых проглядывала землистая бледность лица. Глаза ввалились, запали.

— Отсиделся-таки, — говорила Мотька. — Завшивел весь... Чи в богослужители метит? Вон гриву какую отрастил.

А Илларион был рад и счастлив, что остался жив, что минула для него лихая година. Прокатился огненный вал и в одну и в другую стороны, не коснувшись его, не опалив. Это главное. И теперь он может не бояться — уходит война на запад, откуда пришла. И обошлось без него, Иллариона Чухно...

Только прошиб Илларион. Вызвали его, как многих других мужчин и подросших за время оккупации ребят, в полевой военкомат.

Левая рука капитана, срезанная осколком мины, осталась в плавнях Днестра. Пустой рукав гимнастерки прижат к боку ремнем. Немецкий «вальтер» сдвинут вперед — так капитану удобнее им пользоваться. Несмотря на увечье, военком выглядел молодцевато — широкий в плечах, высокий, подтянутый. У него колючие, отдающие лихорадочным блеском глаза. Он медленно шел вдоль нестройной шеренги мобилизованных, остановился перед Зосимом.

— Фамилия?

— Сбежнев, — вытянулся Зосим.

— Год рождения?

— Двадцать пятый.

Прикинув, что в начале войны этому парнишке было всего шестнадцать лет, военком проронил:

— Выбухал... По виду давно надо бы в армию.

— На немецких харчах разъелся, — ядовито вставил Илларион Чухно.

Капитан окинул Зосима недобрым взглядом.

— Фашистам служил?

Зосим растерялся. Ему пришел на выручку Ленька Глазунов.

— Не служил он фашистам, товарищ капитан. Отец его подпольщикам помогал, даром что старостой был. А мы сведения собирали...

— Могу подтвердить, — вмешался Анатолий Полянский.

Военком задержался возле него.

— А ты что делал при немцах? Небось тоже партизанил? — спросил не без иронии. — Почему не в армии?

Анатолий выставил руку с оторванным пальцем.

— Из-за этого не взяли, — сердито сказал. — Вот такой и отказал... Остался необученный.

— Ничего, передовая научит.

— И то правда, — мрачно согласился Анатолий. — Мне в Германию надо...

Этот ершистый малый, дерзко уставившийся в его глаза, вызвал у военкома симпатию. И капитан подмигнул ему.

— Как раз туда путь держим, парень. В Германию...

— А меня, товарищ военком, ошибочно вызвали, — заговорил Илларион Чухно. — У меня броня.

— Какая еще броня?.. Отменяю.

— Хворый я, — испугавшись, стал доказывать Илларион. — Меня эвакуировали...

— Почему же здесь остался? Что делал?!

— Я — на меня... — запинаясь проговорил Илларион, — никто пальцем не укажет, как на некоторых.

— В погребе сидел, — презрительно уточнил Ленька Глазунов. — От войны прятался.

Военком резко обернулся к Иллариону.

— Шкуру спасал? Значит, пусть кто-то гибнет, отвоевывая тебе свободу, а ты — к бабе под подол?

— Хворый я, — упрямо повторил Илларион.

— Верно, бледноват, — отозвался военком. — Но это не беда. Руки, ноги есть, глаза видят — порядок. Когда ни днем, ни ночью не будет над головой крыши, быстренько задубеешь. — И сурово добавил: — Не вздумай в бега удариться, дядя. Под трибунал угодишь...

Их отправили в тот же день. Они уехали, чтобы своей жизнью и смертью приблизить Победу. Не было торжественных проводов, оркестра, речей. Скорбно стояли у вагонов матери, жены, сестры. В их глазах — тревога и надежда. Из раструба громкоговорителя рвалась на простор многоголосая, зовущая к ратным подвигам песня:

...Пусть ярость благородная вскипает, как волна.

Идет война народная, священная война...

Еще на Ворошиловградщине повеяло на Тимофея родным донецким духом. А поезд все глубже втягивался в центральный Донбасс. Уже со всех сторон и в отдалении маячили задумчивые потухшие терриконы и подступали вплотную к самому железнодорожному полотну. Проследовали Углегорск. Здесь Тимофей лежал тяжело раненный. Отсюда его вывезли. Он оказался на одной из двух машин, которым удалось прорваться сквозь кольцо окружения в ту далекую осеннюю ночь сорок первого года. Здесь разошлись его пути с Еленой. Он лежал в госпитале за Каспием. В Красноводске, Долго болел. Но все же встал на” ноги. Его попытки разыскать жену ни к чему не привели. За Уралом, куда двигались эвакуированные, огромная страна. Затерялась где-то Елена, как иголка в стоге сена.

А война продолжала бушевать. Только ее заставили покатиться вспять. Тимофея снова послали на паровоз. Водил поезда, продвигаясь вслед за фронтом. Подвозил боевую технику, снаряды, мины, авиабомбы, воинские подразделения.

За все время только однажды Тимофей встретил земляка. На станцию Беслан подал он паровоз под санитарный поезд. Подвозили раненых, и он смотрел, как их переносят из машин в вагоны. Вот тогда его и окликнул с носилок Санька Сбежнев.

«Дядя Тимофей, — позвал слабым голосом, — Дядя Тимофей!..»

Сколько радости было в этом возгласе, в глазах, затуманенных болью! Тимофей кинулся к нему, словно к родному...

Это уже вторично ранило Саньку.

«Ничего, — говорил он, морщась, — и я им дал «прикурить».

От Саньки Тимофей узнал, что Сергей тоже воюет где-то на юге, и разволновался. Ведь Сергей был за Полярным кругом. Как он мог здесь оказаться?

«Не знаю, — сказал Санька. — Ромка Изломов говорил. Ромка его под Кантышево видел. На отдыхе. В морской пехоте Сергей. С севера их будто перебросили».

Да-да. Тимофей вспомнил: доставлял он к фронту батальон морских пехотинцев — якоря на рукавах гимнастерок нашиты, тельняшки на груди виднеются... Значит, Сережка был среди них! А он, отец, не знал. Вез в самое пекло сражений и не повидался!!!

«Будто в первом же бою отличился, — продолжал Санька. — Фрицы положили батальон и ну выкашивать. С фланга крупнокалиберные пулеметы ударили. Кинжальным огнем. Под бронированным колпаком, гады, укрылись. Тогда Сергей снял их гранатами... Командир дивизии орден ему свой навесил — Отечественной войны. Ромка так говорил...»

Это было год назад, в предгорьях