Равенсбрюк. Жизнь вопреки - Станислав Васильевич Аристов

затруднялось в силу использования авторами специфических терминов и аллегорий, характерных для «Свидетелей Иеговы». Однако подобное творчество было направлено в первую очередь на поддержание идентичности автора и группы.

Еще одним важным видом деятельности «свидетельниц Иеговы» в концентрационном лагере Равенсбрюк, основанном на долагерном опыте, являлась их интенсивная миссионерская деятельность. Ее анализ позволяет определить особенности эволюции идентичности представительниц различных категорий заключенных в сторону соотнесения себя с группой «исследователей Библии». Следует подчеркнуть, что отсутствуют сведения об отказе женщин от идентичности «Свидетелей Иеговы» в пользу других групп в Равенсбрюке. Зато в воспоминаниях бывших узниц убедительно представлен процесс, когда заключенные отказывались от прежних убеждений и групповых связей в пользу «свидетельниц».

Активная миссионерская деятельность «исследователей Библии» в Равенсбрюке имела место на протяжении всего периода существования лагеря. Руководство концентрационного лагеря, пытаясь помешать сплоченной деятельности, разделяло «исследовательниц Библии» по разным блокам, смешивая с представительницами других категорий. Однако такие действия привели лишь к тому, что многие узницы решили стать «свидетельницами Иеговы»[574]. К числу групп, в которых появлялись новообращенные, относились асоциальные, еврейки, цыганки, а также политические узницы, но в первую очередь те подгруппы, которые не имели устоявшейся системы ценностей[575].

На примере советских «восточных рабочих», среди которых, по разным данным, от 70 до 300 женщин стали «свидетельницами» в Равенсбрюке[576], можно проследить, каким образом происходил процесс принятия ими новой групповой идентичности. Знавшие русский язык «свидетельницы Иеговы» обращались к советским женщинам, посещая их блоки или встречая на главной лагерной улице вопросом: не хотели ли бы они узнать о вечной жизни и об истинном Боге? Если узницы соглашались, то они начинали посещать бараки «свидетелей», участвовать в их собраниях, для них переводились тексты «Сторожевой Башни». В дальнейшем, становясь убежденными «свидетельницами», они могли принять «крещение» непосредственно в лагерной прачечной[577].

В концентрационном лагере женщины искали моральную поддержку и ориентиры. Как отмечала бывшая узница Равенсбрюка Надежда Ярош, став «свидетельницей», она приобрела смысл жизни[578]. Отличавшиеся внешне от остальных категорий, более опрятно и чисто одетые «исследовательницы Библии» привлекали к себе внимание[579]. В лагерных условиях различия в одежде означали разницу в «статусе», а значит, и в возможностях выживания. Так, «восточные рабочие» понимали, что «свидетельницы» занимали лучшее положение, поэтому осознанно или нет, но стремились стать членами этой группы. Какую роль играли здесь моральные убеждения, а какую обыкновенный оппортунизм, определить невозможно[580]. Не менее важной причиной положительной реакции на внешний вид «свидетельниц» было желание узниц восстановить женскую идентичность. Они предполагали, что, получив сиреневый винкель «Свидетелей Иеговы», вместе с тем получат и новую одежду.

После того как узницы начинали соотносить себя с группой «исследовательниц Библии», женщины могли отказаться от прежних винкелей или оставить их. Так или иначе, они позиционировали себя как «свидетелей». Это приводило в том числе не только к моральной, но и материальной поддержке, оказывавшейся им со стороны «сестер», – для них добывалась дополнительная еда, медикаменты[581].

Характеризуя миссионерскую деятельность «свидетельниц», необходимо учитывать, что в Равенсбрюке постоянно шла борьба между различными религиозными группами за новообращенных. «Свидетели Иеговы» противостояли деятельности баптистов, пятидесятников, которых они считали «фанатиками»: «И вот однажды, после того как мы получили уже вечером свою порцию баланды, сидели возле своего барака, к нам подошла девушка и поздоровалась с нами, а в концлагере никто никогда не здоровался. И сказала: «Вы хотите послушать, какую нам Бог обещает жизнь здесь на земле?» Но я, кстати, сидела вместе с баптисткой, которая сразу сказала: «Уходи, сатана, отсюда и не искушай». Я ничего не могла сделать, только лишь заплакала в это время, я очень хотела узнать, потому что я слышала, что есть Свидетели Иеговы русские, и я услышала о Боге на своем родном языке. После этого я от этих баптистов отделилась»[582]. Концентрационный лагерь в итоге становился центром противостояния узников не только нацистской идеологии, но и воззрениям различных групп, будь то политические или религиозные объединения.

3.3. Уголовницы и асоциальные заключенные

Женщины, относившиеся нацистами к группам криминальных и асоциальных узниц Равенсбрюка, характеризовались как чуждые «народному сообществу» («Volksgemeinschaft»), основанному, по мнению идеологов национал-социализма, на добродетелях порядка и дисциплины[583]. За весь период функционирования концентрационного лагеря численность заключенных уголовниц составила как минимум 1117 женщин. В то же время категория асоциальных узниц была представлена 5742 заключенными[584]. Узкая источниковая база не позволяет детально охарактеризовать принципы формирования группы рецидивисток и оценить уровень их сплоченности. Категория асоциальных узниц состояла преимущественно из нищих, бродяг, проституток, то есть групп, не взаимосвязанных между собой и не имевших общей устойчивой системы ценностей[585]. Хотя черный винкель в лагере могли получить и женщины, не являвшиеся до Равенсбрюка представительницами маргинальных общественных групп.

Большинство представительниц уголовного мира и асоциальных до концентрационного лагеря уже имели опыт лишения свободы. Он, безусловно, не был идентичен заточению в Равенсбрюке, но в некоторой степени облегчал адаптацию к заключению. К обеим группам общество всегда относилось с подозрением и отстраненностью, видя в них потенциально опасные для себя категории лиц. В результате женщины, причислявшиеся нацистами к категориям уголовниц и асоциальных, не испытывали сомнений по поводу причины своего очередного ареста. Для них нацисты не были ни политическими врагами, ни религиозными противниками, а лишь представителями власти.

Уголовницы в Равенсбрюке делились на две фракции в соответствии с выдвигавшейся нацистами причиной ареста. Одна фракция отмечалась в лагерных документах маркировкой «B.V.»[586], другая – пометкой «Sicherheitsverwahrung»[587]. По воле лагерного руководства именно уголовницы занимали вплоть до 1941 г. наиболее значимые посты в лагерном «самоуправлении». Свою роль в этом играло и так называемое «арийское» происхождение женщин.

Наиболее значимой в лагерном «самоуправлении» являлась должность лагерной старосты[588]. Из восьми известных узниц, занимавших данный пост в 1939–1945 гг., две – Марго Кайзер и Марианна Шерингер – были уголовницами, остальные – политическими заключенными.

Марго Кайзер являлась первой старостой Равенсбрюка до 1940 г. По свидетельствам бывших узниц, она избивала женщин, урезала им рацион питания, сообщала о нарушении лагерного распорядка руководству[589]. Биография М. Кайзер, представленная в воспоминаниях бывших узниц, во многом соответствовала тем клише, которые имелись у политических в отношении уголовниц. Она описывалась как шпионка СС, исполнявшая свою работу управления узницами по пожеланию лагерного руководства[590]. Оказавшись в Равенсбрюке в возрасте 20 лет в группе уголовниц, что означало отсутствие поддержки представительницами других лагерных групп и открытую вражду с их стороны, девушка выбрала, однако, наиболее приемлемый для себя путь спасения – сотрудничество с нацистами.

Так как в Равенсбрюке борьба между уголовницами и политическими узницами не была столь жестокой, как