Робкие создания - Клэр Чемберс

и грибами. Скоро наступит зима, и для таких полуночных прогулок будет слишком холодно. Высоко над ним из одного облака в другое перекатывалась луна. Уильям постоял немного, пока в черноте не проявятся очертания стволов деревьев, кустарников, ветвей и неба. У него было отличное ночное зрение, поэтому вскоре мир вокруг, включая мельчайшие детали, предстал перед ним во всей красе. Он никогда не видел эту часть сада при солнечном свете и вряд ли смог бы ее узнать.

Уильям шел между деревьями, по неровной земле с выступающими кривыми корнями, мимо разрушенного курятника к оранжерее, полной истлевших скелетов герани в разбитых морозом горшках. Вынув воткнутый прямо возле дверцы совок, он выбрал свободный от корней участок земли возле высокой стены, отделявшей участок от улицы. Полог ветвей скрывал его от посторонних глаз, но Уильям все равно был начеку, улавливая любой шорох и движение со стороны построек позади него.

Во время работы от мягкой, прогнившей ручки совка отваливались кусочки. За пару минут ему удалось выкопать неглубокую ямку, в которую он положил мешок, отметив место кучкой камней, чтобы не забыть. Тетушка Луиза ни за что его не найдет. Она больше не выходила на задний двор. Когда-то здесь были овощные грядки, фруктовый сад и курятник, но с тех пор прошло много лет. Теперь тут росло только то, чему не нужен уход: яблони, червивые сливы и колючие ежевичные кусты.

10

Гил сидел в кабинете и, нахмурившись, читал последний выпуск “Кройдонского вестника”. Когда Хелен вошла, он перевернул лежавшую на столе газету, чтобы ей было лучше видно.

ТАЙНА НЕИЗВЕСТНОГО МУЖЧИНЫ

В воскресенье полицейские, прибывшие на вызов в дом на Кум-Роуд, обнаружили голого мужчину с бородой до пола, живущего затворником у своей пожилой тети. 37-летний немой Уильям Таппинг, как полагают, не выходил из дома по меньшей мере десять лет. О его существовании не знали ни соседи, ни власти. Тетя и племянник были доставлены на машине скорой помощи в клинику Уэстбери-Парк, где находятся под присмотром врачей. Главный врач Марли Холт подтвердил, что пациенты идут на поправку.

– Интересно, откуда взялась эта чушь, – сказал Гил. – Наверное, в полиции проболтались. Вовсе не голый – он был в нижнем белье и завернут в плед, когда мы пришли. А борода даже не до колен.

– “Идут на поправку”, – фыркнула Хелен. – Уильям хоть заговорил?

– Нет, но прогресс есть, – ответил Гил, будто стараясь оправдаться.

После неожиданной встречи с Уильямом в саду при больнице, когда того успели привести в порядок с помощью ножниц и бритвы, Хелен видела его несколько раз: в комнате отдыха – он изучал большую карту Кройдона, висевшую в рамке на стене; смотрел телевизор, удивленно уставившись в экран; играл на улице с котом по кличке Смоки. Однажды она наблюдала, как он стоял у открытых ворот, смотрел на дорогу, но не пытался пересечь невидимую границу.

Гил принял неожиданное решение и назначил его ответственным по саду с правом свободного передвижения по территории. Это вызвало некоторое недовольство со стороны Лайонела Франта. Его возражения, прозвучавшие на ближайшем совещании, сводились к двум пунктам: 1) Пациенты отделения обычно должны заслужить такую привилегию, соблюдая предписания врачей; 2) Система поощрений – полезный способ побудить пациента к сотрудничеству, но ее нужно применять последовательно.

После заявления состоялась продолжительная дискуссия о том, нарушает ли Уильям план лечения своим молчанием. Гил парировал, что, поскольку он не назначал никакого лечения, кроме наблюдения за пациентом и контроля за его состоянием, Уильяма нельзя обвинять в несоблюдении предписаний.

– Этот молодой человек не выходил из дома по меньшей мере десяток, а то и два десятка лет. Я не намерен держать его в заключении в палате, – стальным голосом произнес Гил. – Нет ни одного доказательства, что он может нанести вред себе или окружающим. И если мы до сих пор не смогли улучшить качество его жизни, то зачем мы тогда вообще нужны?

Поскольку перевод Уильяма в разряд ответственных по саду не требовал от младшего медперсонала дополнительных усилий, им было все равно. Их скорее волновала его беспокойность по ночам. Гил внял их опасениям и прописал амитал натрия, чтобы улучшить качество сна или, как он объяснил Хелен, чтобы дежурным ночной смены было проще работать.

С тех пор Гил провел несколько “довольно продуктивных” консультаций с Уильямом, хотя это вовсе не означало, что пациент нарушил молчание.

– Что вы делаете во время сессий, раз он не говорит? – поинтересовалась Хелен.

– Ну, если ты думаешь, что я заваливаю его вопросами, то это не так. Я спрашиваю, хочет ли он поговорить, и, если нет, мы просто сидим рядом. Иногда играем в шахматы.

Если в Уэстбери-Парке были те, кто видел в отсутствии речи проблему, которую можно решить, приложив усилие, то Гил явно к ним не относился.

– Ты, наверное, расстроен?

– Вовсе нет. Если не обозначать временные рамки, то и спешить некуда.

Хелен медленно покачала головой. Порой, например, когда дело касалось их связи, она задавалась вопросом, действительно ли бесконечное терпение – добродетель, а не просто способ избежать принятия неприятных решений.

– Вспомни отца из притчи о блудном сыне, – продолжал он, – который готовит пир к его возвращению домой.

– Считаешь себя Богом? – спросила Хелен, приподняв бровь.

Он умел смеяться над собой; даже тщеславие в его случае казалось чем-то игривым и милым.

– Во всяком случае, Уильям, похоже, хорошо адаптируется к новой обстановке без антипсихотиков. Вот что я называю прогрессом. Чего не скажешь о его несчастной тете…

– О, нет! С ней же все в порядке? Я как раз собиралась к ней зайти. – Хелен достала из сумки жестяную коробку в матерчатой обертке. – Нашла в банке с мукой, как старушка и сказала.

На стол Гила упала щепотка муки, и он нахмурился.

– К сожалению, ты опоздала. Она скончалась сегодня ночью. Уильям уже знает.

Хелен поникла головой.

– Я не знала, что она так сильно больна. От чего она умерла?

– Пневмония, как всегда.

– Как Уильям воспринял новость?

– Молча. Священник сказал ему несколько слов в утешение. В последний раз я видел, как он гладил кошку в саду. Уильям, не священник.

– Бедный, теперь у него никого нет.

– Насколько нам известно. Как и у многих людей, которые подолгу живут здесь.

– Знаю. Я должна сочувствовать им всем.

Но это было не так. Если конвертировать сочувствие в полезную деятельность, оно рано или поздно исчерпается, но если распределить его разом на слишком большое число людей, оно испарится мгновенно. Уильям привлек